Некоторое время все трое молча прихлёбывали бульон, смотря в серое небо. Хоффман в жизни не слышал в городе такой тишины. Неужели черви наконец-то остановили наступление? Нет, на подобный вариант вообще не стоило рассчитывать. А даже если это и так, то ребятам вроде Матьесона уже было всё равно. Хоффман задумался, сумеет ли он вообще понять, что война закончилась, если доживёт до этого момента. Там уж точно не будет никакого подписания договоров об официальной капитуляции, да и речь никто толкать не станет, как было во время Маятниковых войн.

Возможно, эта война никогда не закончится. А может, он просто не застанет её окончание в живых.

— «Ребят, вам что-нибудь нужно вообще?» — спросил полковник, допив свой бульон. — «Ну, кроме обычных припасов».

— «Туалетная бумага, сэр. Ей-богу, любая сгодится».

— «Посмотрим, что удастся раздобыть».

Сев в “Тяжеловоз”, Хоффман поехал дальше. Возле располагавшихся вдоль улицы продуктовых магазинов выстроились длинные очереди на получение провианта. Стоявшие в них гражданские сжимали в руках свои продовольственные книжки. Молодая женщина болтала со стоявшим позади неё парнем, и, судя по тому, как он накручивал на палец её длинные волосы, они явно флиртовали друг с другом. Люди так много стояли в очередях, что уже стали относится к ним, как к каким-то культурно-развлекательным мероприятиям, во время которых можно было перекинуться новостями с соседями или же посплетничать о новосёлах в квартале. Люди ко всему привыкали, так или иначе. Свернув к месту дислокации ещё трёх артиллерийских расчётов, к которым надо было заглянуть и лясы поточить, Хоффман вдруг понял, что стоит и ждёт зелёного сигнала светофора.

Автомобиль Хоффмана был единственным на дороге. Светофоры до сих пор автоматически переключали свои лампы, так что полковник, уцепившись руками в руль, просто ждал разрешающего сигнала, будучи не столько расстроенным, сколько просто понимая, что ничего полезного он сегодня уже сделать не сможет. Ну, разве что, надо было попробовать солдатам боевой дух поднять. В голове полковника проскакивали бессвязные мысли. Он вновь думал о Маркусе Фениксе, который, видимо, его сегодня в покое не оставит. Порой Хоффман целыми месяцами не вспоминал о нём, а затем воспоминания о военном трибунале вдруг снова и снова начинали биться в стенки его сознания, словно та дурацкая игрушка для детей, когда к ракетке на резинке мячик привязывают. Хуже всего было то, что Хоффман сам себя возненавидел. Но теперь к этому чувству добавились проблески чего-то ещё. Полковник стал испытывать ненависть к Фениксу за то, что тот заставил его возненавидеть самого себя ещё сильнее прежнего.