— «Конечно, не буду вас задерживать, мэм», — с этими словами полковник выскочил обратно в коридор. Вот и всё, дело сделано. Но в этот момент доктор Эдеми ухватила его за руку.

— «Вы хотите повидаться со своими солдатами? У нас сейчас шесть операций одновременно проходит».

Хоффман кивнул в ответ.

— «А Доннельда Матьесона уже прооперировали?» — спросил он. — «У него ампутация обеих ног».

— «Сейчас проверю».

Отведя Хоффмана к лифту, Эдеми уставилась на табло с номерами этажей, пока кабина лифта со скрипом поднималась всё выше и выше.

— «Я в основном только с поражением лёгких от вдыхания паров имульсии дело имею», — заговорила доктор. — «Так-то я медицинским регистратором тут работаю. Остаётся лишь радоваться, что мне не приходится слишком уж часто иметь дело с тяжёлыми травмами, а то ведь, наверно, в итоге стану такой же, как доктор Хейман».

Она не стала вдаваться в дальнейшие подробности. Когда лифт поднял их на четвёртый этаж, доктор оставила присевшего на скамью Хоффмана глазеть по сторонам в ярко освещённом коридоре для посетителей, заканчивавшемся двустворчатыми дверями. Судя по надписям на стенах, на этом этаже располагались операционные. Что вообще в такой ситуации можно Матьесону сказать? Он вообще в сознании будет? Как же именно его угораздило оказаться в числе погибших и искалеченных солдат? Матьесона ведь все так любили. Может, в этом всё и дело. Какая бы хрень вокруг не творилась, он никогда не падал духом, даже если любой другой здравомыслящий человек на его месте, столкнувшись с подобным, тут же пустил бы себе пулю в голову. Он стал солдатом, потому что сам хотел этого, а не потому что попал под призыв, испытывая искреннюю любовь к армейскому быту.

Доктор Эдеми вернулась ещё через десять минут. За это время Хоффман успел понять, что сидит тут, потому что Матьесон стал для него своеобразным мерилом того, насколько плохо идёт война. Если уж он её не переживёт, значит, и у остальных шансов нет.

— «Его перевели в послеоперационную палату», — сказала Эдеми. — «Пока ему дают большие дозы наркоза, так что поговорить с ним не выйдет. Но он, вероятно, поймёт, что вы к нему приходили».

— «Мне надо какой-нибудь халат надеть?»

— «Нет, просто не трогайте его».

Палата послеоперационного наблюдения представляла собой небольшую комнатку, примыкавшую к одной из операционных. Добела вымытая плитка на стенах отражала яркий свет таких же ламп, какие висели в коридорах. Чтобы найти Матьесона, Хоффману пришлось потратить немногим больше времени, чем он рассчитывал. По всей комнате были расставлены стальные тележки, а сбоку перпендикулярно к стене стоял какой-то длинный стол. Полковник не сразу понял, что тележки эти представляли собой своего рода каталку, а капельницы, трубка для вентиляции лёгких и кабели старого монитора, стоявшего позади, тянулись к лежавшему на этой каталке человеку. Хоффман даже не воспринял сначала этого человека, как Матьесона, и не столько потому, что лицо того практически полностью скрывала кислородная маска, сколько из-за того, что ожидал увидеть тут фигуру под два метра ростом. А человек на каталке был куда меньше этого.