Хоть как-нибудь коммуницировать с правительством, родственниками, самой собой, своими ночными мучителями, начальством и прочими элементами реальности Лине не хотелось категорически – то, что сотрудничать она не будет, она поняла еще тем утром, когда на ее груди сидел призрачный кот, будто вырезанный невидимыми ледяными ножницами из влажной, как отсыревшее утреннее полотенце, октябрьской пустоты. Никого нет, не с кем сотрудничать. Надо как-то устраивать свою жизнь. К счастью, спустя пару недель интернет для мертвых отключили совсем – и Лина, прежде испуганно дергавшаяся всякий раз, когда видела вдалеке человеческую фигуру, стала выходить в мир.

Лина начала с аукционов – стала посещать наименее многолюдные, чтобы не столкнуться со знакомыми. Дома у бабки было запредельное количество жуткого мертвецкого тряпья. Лина уматывалась им, мимикрируя под бабку, и шла на аукцион в поисках нужной вещи, иногда под руку с самой бабкой: так посмотришь – просто две бабки-подруженьки, ничего такого. Со временем Лина поняла, что может сдавать в аукционную аренду бабку – как собственного нейрозомби (было в этом что-то дикое, неприятно отсылающее во времена рабства, заметила она), для оценки вещей. За это платили собственно вещами, пусть и небольшими. А вещи Лине были нужны.

Попасть в реальный мир, как ей доходчиво объяснили, в ситуации отключенности интернета для мертвых можно было именно и только через объективные вещи. Вещь и была ключом, и порталом, и мостом. Действительно, объективные вещи оказались не столько связывающими реальный мир и наш отключенный контекст, сколько существующими одновременно в обоих как один и тот же объект. Следовательно, они предлагали не то чтобы связь (ведь они не были каналом), но возможность одновременного присутствия и там, и тут.

– И неодновременного тоже, – сказала наша Лина. – Я это знаю.

– Да, и неодновременного, – сказала не наша Лина, становящаяся нашей по мере того, как она все это нам рассказывала. – Через вещь можно стать любым моментом этой вещи. И это в целом не дает никакой возможности коммуникации. Но дает возможность перехода оттуда сюда. А вот уже после ситуации перехода возможна коммуникация.

– Мы это тоже выяснили, – подтвердила прежде наша Лина. – Но не до конца понимали, как это работает: про коммуникацию, которая возможна только после перехода.

– Да это как с проволочным телефоном, – сказала уже почти наша Лина. – Или как правильно: проволочный телефон? Как-то ненатурально звучит. Но ладно. В общем, представь, что тебе нужно позвонить. Но у тебя есть только камень. И где-то там, куда тебе нужно позвонить, тоже есть камень. И это – один и тот же камень. Фактически, камень становится как телефонная будка – были раньше такие телефонные будки, которые работали и на входящие звонки тоже. Можно было туда позвонить – и тогда из одиноко стоящей на углу телефонной будки раздавался звонок! Так вот, камень – это будка. Ты не можешь позвонить через камень – как не можешь позвонить при помощи будки. Нужно вначале войти в нее. И уже там набрать номер. Причем – это тоже важно – нужный номер.