А после этого сказала мужу:

– Не переживай. Мне там хорошо. Намного лучше, чем было тут. Постарайся быть счастливым, если получится. Жалко, конечно, что ты меня убил. Но хорошо, что это было не специально. Я все равно не зря это все сделала. Вот, с мамой поговорила. Она, например, может со мной связаться через письма.

– Те, которые она писала в пятнадцать лет? – вдруг спросил муж.

– Откуда ты знаешь? – спросила я.

– За день до твоей смерти – извини, я не могу сказать «я убил», у меня это просто смерть – мы были в гостях у твоей мамы. И я пошел в спальню. Не помню зачем. Там что-то зашумело, мы подумали: может, мышь летучая. И я пошел проверить. В шкафу скреблось что-то. Я открыл и увидел эти письма. И зачем-то взял самое первое и прочитал.

– За день? – шепотом закричала я, стараясь сдержать другой крик, пытающийся вырваться из меня в унисон. – Ты убил меня 14 февраля. Когда это было? 13 февраля? Да? Да?

– Да, 13 февраля, – сказал муж. – А на следующий день ты умерла. И у меня нет для этого другого слова.

– Господи, – сказала я. – Господи. Господи боже мой правый.

И я обняла мужа, обвив его своими сильными дрожащими руками, и поцеловала его.

Муж закрыл глаза.

А потом открыл и сказал:

– Я понял. Это все-таки ад.

А потом побежал прочь так быстро, как только мог.

И это был последний раз, когда я видела его. И это было последнее, что я видела изнутри живого человека в реальном мире: крик вырвался наружу, и я вырвалась из диктатора вместе с криком, черной рекой, красным орехом и серебряной пеной, которая заливала все вокруг. Сквозь пену крика я почувствовала, как что-то сдавило виски: венец! Ну что ж, конец – делу венец. Это было так больно, что даже хорошо, что оно заканчивалось. Биологическое тело и финальный выход из него – это слишком больно и невыносимо, подумала я, наверное, это и есть смерть сейчас, может быть, я таким образом ее и испытываю наконец-то. Получила все, что хотела: и с мужем поговорила, и смерть испытала.

Крик разгорелся до пылающей черным цветом ледяной точки минимального объема, занимающей всю Вселенную. Это было так тяжело и сложно, что я конусообразно выскользнула из точки снизу вверх – чтобы уйти от сложности. И ушла.

Мой диктатор сломался.

* * *

Я открыла глаза на кушетке. На меня смотрел старенький диктатор. Он был в ужасе. Я ощущала его ужас так же хорошо, как свою бесконечную, еще не обрушившуюся на меня печаль.