Кисляй с несчастным видом кивнул.

– На сей раз работу вы не потеряете, – произнес Тье. – Только должность старшего над слугами. Но еще одно такое нравоучение – и вы вылетите со службы в отставку быстрей, чем успеете отдать прощальный поклон.

– Но почему? – попытался было возразить Хмурый Вечер.

– Потому что до беды господина Дани довело не повышение, а ваш длинный язык, – отрезал Тье. – И рапорт об этом будет подан в управу. Надеюсь, это умерит вашу страсть к нравоучениям.

Хорошо бы. Авось хоть домашние его вздохнут спокойно. Сколько можно, в самом-то деле, пользоваться их добротой и снисхождением! Должен быть и на дураков укорот…

Хорошо, что сменой дня и ночи не жребий ведает, а боги и духи. С него бы сталось суток пять не отпускать солнце с небосвода или на пару недель забыть о луне, оставив ночи на произвол темноты. Жребий – не раздатчик храмовой милостыни, очередности не соблюдает, а действует исключительно собственным произволением. Захочет – и два, и три, и десять раз плюхнется на одну и ту же плешь, не захочет – стороной обойдет и во всю жизнь в гости не заглянет. С этим произволением Лан был преотлично знаком – в конце концов, кто, как не набор светлых и темных камешков, определял, с кем Дылда отправится в патрулирование.

На сей раз жребий пошутил отменно, назначив в патруль почти всех тех, с кем Лан вылавливал из реки наставника Тайэ – кроме Ласточки, разумеется. А жаль – вот уж Забияка при обходе пришлась бы к месту. Но нет – семью Бай разнарядка сегодня миновала. Зато Нин, к вящей досаде Дылды, присутствовал во всей красе. И, разумеется, жаждал поговорить. Конечно же, о выписанной Ласточке награде – ну, кто бы и сомневался!

– Надо же, – разглагольствовал Нин, – всего-то и делов – в речку сиганула. А надо же, десять золотых… экие деньжищи!

Изводу на тебя нет, мрачно подумал Лан. Когда ты уже от зависти загнешься…

– Тоже мне… – бухтел между тем уязвленный Нин. – Да знать бы заранее, что такие деньги, я бы и сам в реку сиганул.

– Знать бы заранее, – пробасил Фан, – ты бы не только в реку сиганул.

Святая правда. За деньгами Нин бы не то, что в реку – в нужник бы нырнул. Жаден он был до невозможности, причем на какой-то особенно противный лад. Жадность, она ведь тоже разная бывает. Случается и наивная, почти детская – ну, вроде как слопал ребенок все приготовленные к празднику сласти в одиночку, а теперь пузом мается. Но к Нину это не относилось. Его жадность была сосредоточенной и тяжелой. Деньги он любил мрачно и угрюмо. А деньги его в ответ не любили. И право же, их можно понять.