И этим почерком, тяжко выработанным в писании бесконечных отчетов и протоколов, Шан отчего-то вывел сейчас, дивясь себе: «Белый свет с небес летит, черный мрак в земле лежит».

Чистое Зеркало взял бумагу, всмотрелся в двустишие и даже провел пальцем по знакам, едва только тушь просохла.

– О чем вы хотели меня спросить? – неуловимо изменившимся голосом произнес он.

Это же надо было так опростоволоситься! Все продумали, все предусмотрели – а о чем Шан будет задавать вопросы, и мысли не возникло!

Гадатель ждал. Молчание затягивалось.

– Когда я женюсь? – внезапно брякнул Шан.

– Когда встретите зарю в полдень, – ответил гадатель.

А значит – никогда.

«Ищи зарю в полдень» говорят о чем-то невозможном, несбыточном.

Вот так, Шан. А чего ты хотел? Нет, признайся – чего ты хотел с твоей-то рожей? Что найдется дурочка, которая на нее польстится? Не бывать тому. Ты и сам всегда это знал.

А сейчас Видящий подтвердил твое знание – и оно саднит, словно давний и вновь натруженный шрам.

Чистое Зеркало положил лист с двустишием на жаровню. Шан молча смотрел, как бумага постепенно занимается огнем, скручивается, рассыпается пеплом.

Написанные им слова сгорели. Сказанные гадателем – вступили в свои права.

Внезапно Чистое Зеркало чуть подался к нему.

– Я должен сказать вам кое-что еще, – примолвил он с улыбкой. – То дело, ради которого вы в действительности пришли ко мне, завершится благополучно.

Покидая квартал, занятый кланом гадателей, Шан вполне правдоподобно споткнулся сразу же за воротами. Разумеется, мнимый рассыльный был просто обязан по такому случаю разразиться цветистой тирадой, в которой поминалась бы мостовая, ее незадачливые предки и оголтелая жара, из-за которой приличный человек не разбирает, куда идет и что у него оказывается под ногами. Впрочем, ругань была хотя и красочной, но не злобной – как и подобает ошарашенному балбесу, которому на голову только что пролился дождь из грядущих денег, служебных наград, хорошеньких девиц и пирожков с абрикосами, и даже такая досадная штука, как ушибленное колено, не в силах испортить ему настроение.

Зато ругань была громкой. И действие свое возымела.

Не успела она отзвучать, как от дерева шагах в двадцати от ворот отлепилась фигура, облаченная в слегка поношенный ань в узкую серо-черно-синюю полоску, и двинулась вдоль по улице, не оглядываясь. Самое что ни на есть подходящее платье для обедневшего ли – когда денег нет уже настолько, что приходится выбирать, носить ему заплатанное старье из отцовских сундуков или же одеться в нечто дешевое, подобающее скорее простолюдину. Подобные ткани представляли собой отличный компромисс: пусть не шелк, но ведь и не ряднина! И Вьюн в этом наряде – ну просто точь-в-точь сынок промотавшегося родителя. А всего-то и надо было, что вывернуть наизнанку двустороннюю форму. Ни одна живая душа не опознает в этом праздношатающемся мелком аристократике одного из трех рассыльных, побывавших у главы клана. Да что там, Шан и сам едва узнал Ная – настолько иной стала его походка и манера держаться.