— И что делать думаешь?

— Пока понятия не имею. Есть мысль куда-нибудь за город нам с ней переселиться. Мне придётся на работу мотаться дольше, но так хоть спокойнее. Вот ещё немного встряхну её, станет полегче, и тогда подумаем о переезде. Ты здесь останешься, мы там. А я то туда, то сюда, по обстоятельствам. Как-нибудь справимся…

Говорил Эрик бодро, но от его монолога у меня даже под ложечкой засосало от отчаяния. И я поняла, что настало время выполнить мой жизненный план Б.

— Эрик, мне надо съездить в штаб.

— Куда?

— Да на Черняховского.

— Зачем?

— Заявление написать.

Эрик болезненно поморщился и вопросительно уставился на меня:

— Для чего это?

Я всё обдумала, и формулировку выучила наизусть, только что вслух не отрепетировала. Но придётся как-то без репетиций.

— Я собираюсь заявить, что отказываюсь от твоей опеки и прошу определить мой статус по стандартной процедуре. А потом, после комиссии, чтобы меня в интернат направили.

Эрик, прежде чем что-то произнести, мелко затряс головой, потом с тоской уточнил:

— Ты что, совсем дура?

— Может, совсем. Может, ещё нет. Не важно, Эрик. Так будет лучше.

— Кому лучше? — Эрик бросил тарелку в мойку и, закрыв глаза, сцепил руки на затылке.

— Мне. Мне будет лучше.

— В интернате?! Ты представляешь, что это такое? Не концлагерь, конечно, не те времена, слава Богу. Но место, где удерживают поражённых в правах, это последнее, куда надо стремиться… Что у тебя с головой, Ладка?!

— Я поняла кое-что. Я выживу только, если доломаю свою жизнь совсем и начну всё заново. В другом месте, в другой обстановке, с другими людьми, с другими проблемами. Если я останусь здесь, без Макса, без работы в дружине, и буду целыми днями сидеть в своей комнате, а ты будешь мне сопли подтирать и выгораживать меня перед комиссиями — вот тут я сломаюсь, и это будет конец.

— Нет! Категорически нет! — завопил Эрик. — Я тебе и думать об этом запрещаю!