— По личным вопросам — приём по пятницам, — сказал Марецкий с лёгким упрёком. — Надо было сначала позвонить дежурному по штабу и уточнить.

— По пятницам ты своих подчинённых принимай! — разозлилась я. — А у меня кикиморский личный вопрос. Заявление написать хочу!

— Пойдём в кабинет, — равнодушно проговорил Марецкий и пошёл впереди меня наверх.

Стол в кабинете начальника, заваленный бумагами при Карпенко, нынче блистал чистотой и пустотой, как музейный паркет.

Марецкий прошёл на своё место, плюхнулся, поёрзал в кресле и нетерпеливо махнул на кресло для посетителей:

— Ну, что ты застыла? Садись, объясни, в чём дело?

Пока я говорила, Марецкий, сидевший, положив ногу на ногу, смотрел куда-то на носок своего ботинка. Когда я замолчала, он продолжил разглядывать обувь, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую.

— Что стряслось-то? — спросил он с неожиданно участливым вздохом. И от его интонации у меня совсем горло перехватило.

— Ничего особенного. Всё в порядке пока. Просто я так решила.

Марецкий снова тяжело и шумно вздохнул, встал и прошёлся по кабинету.

— Лёш, вот только не надо демонстрировать, как ты за меня переживаешь! — возмутилась я. — Пожалел волк кобылу!

— Да замолчи ты, — устало сказал он, потом подошёл к офисному стеллажу и взял из одной пачки верхний листочек.

— Если решила — вот бланк, — сказал он и положил листок передо мной. — Только подумай хорошенько. Мне кажется, время для этого ты выбрала самое неудачное. Если есть возможность определить статус, находясь под опекой, очень глупо от этого отказываться.

Я промолчала.

— Что Малер? Он в курсе?

— Ну, а как ты думаешь? Конечно.

— Не согласен, разумеется?

— Само собой.

— Тогда зачем? Что с тобой происходит? Если ты откажешься от опеки Малера прямо сейчас, тебе придётся поселиться в одной из наших камер и дожидаться в ней третьего кокона.

— Придётся — значит, поселюсь.