— Мы все были в опасности, кто больше, кто меньше, — сказал он серьёзно. — И это продолжалось всё время, пока противостояние Райды с его противником не закончилось. Меня могли пристрелить, так же, как и Райду. В любой момент. Разве я мог допустить, чтобы ты во второй раз это пережила? Прости меня, если сможешь. Я чувствую себя совершенным ничтожеством за то, что причинил тебе…

Я закрыла ему рот ладонью:

— Всё, ни слова больше!

Он беспомощно заморгал и застыл.

Я отпустила его, отступила назад, шагнула к журнальному столику, взяла своё заявление и, сложив листок ещё раз, сунула его в задний карман джинсов.

— Лада!..

— Подожди! — я вскинула руку. — Подожди, пожалуйста! Я пока не знаю, что тебе сказать… Я даже, как называть тебя, не знаю!

Он отвернулся и горько покачал головой:

— По паспорту я — Никита Корышев.

— Догадываюсь… Разреши мне спросить!

— Конечно! — он с готовностью повернулся ко мне.

— Когда мы первый раз занимались любовью, какие наволочки были на подушках?

— Какие наволочки-подушки?! — рассмеялся Никита. — Голая металлическая сетка старой кровати! Мы бросили на неё два ватника, которые висели за печкой, и свои куртки. Но в процессе тряпки сдвинулись. У меня потом несколько дней задница была в мелкую сеточку…

Он вдруг перестал смеяться.

— Прости, пожалуйста, но мне нужно было спросить.

— Я понимаю, — кивнул он.

Я подошла к нему, взяла за руку, провела пальцами по огромной узкой ладони. Абсолютно чужая рука.

— Не может быть…

По его губам скользнула кривая горестная улыбка, и он отвёл взгляд.

— Говоришь, Райда хотел что-то там загладить? — я продолжала держать Никиту за руку.