Казалось, жар лишил ее дыхания.
– Прошу тебя! – ахнула она.
«Возьми меня…»
Щетина щекотала влажную от его слюны кожу у нее за ухом. Эсменет понимала, что это иллюзия, но…
– Мои дети, – сказал он, – лишь подражают тому, что видят…
Она заскулила, пока его рука зажимала ей рот. Пыталась закричать, хотя ноги обмякли от прикосновения его пальцев.
– А я, – прошептал он голосом, от которого по коже Эсменет пошли мурашки, – я беру.
Глава 12. Святой Амотеу
Глава 12. Святой Амотеу
Смерть в точном смысле слова нельзя определить, поскольку любое наше утверждение, пока мы живы, непременно привязано к жизни. Это означает, что смерть как категория ведет себя неотличимо от Бесконечности и Бога.
Нельзя признать истинным утверждение, не предполагая того, что все несовместимые с этим утверждением заявления ложны. Поскольку все люди предполагают, что их собственные утверждения истинны, то такое предположение становится в лучшем случае ироничным, а в худшем – возмутительным. С учетом бесконечности подобных притязаний у кого достанет тщеславия считать свои зловещие утверждения истинными? Трагедия состоит в том, что мы не можем не делать заявлений. Поэтому мы должны говорить как боги, чтобы общаться как люди.
Нелюди называли его Инку-Холойнас. Небесный Ковчег.
После древней победы над инхороями Ниль’гиккас приказал осмотреть судно. Результаты осмотра описаны в «Исуфирьясе», великих анналах нелюдей. Ковчег был длиной в три тысячи локтей, и более двух тысяч погрузились носом в изуродованные недра. Пять сотен в ширину. Три сотни в высоту…
Полая гора из золотистого металла с множеством помещений внутри. Материал ковчега невозможно было даже поцарапать, не то что разбить. Целый город заключался в нем, напоминающем тело какой-то уродливой рыбы. Руины, которые земля не смогла поглотить, а века не смогли сглодать.
И как обнаружили Сесватха и Нау-Кайюти, он стал огромной позолоченной гробницей.
Они шли по заброшенным глубинам, наступали на гнилые щепки – досками из дерева гофер некогда укрепляли наклонные стены. Проход за проходом, один разверстый чертог за другим, некоторые громадные, как каньоны. И за каждым поворотом – кости. Многие уже превратились в мел. Они хрустели под ногами, рассыпаясь облачками пыли – кости людей и нелюдей, останки древних воинов и пленников, брошенных здесь умирать от голода в полной темноте. Обгоревшие кости башрага, толстые, как посох пророка, и сращенные по три. Кости шранков, разбросанные, словно рыбьи скелеты, по разоренному лагерю. И кости неизвестных существ, каких больше никогда не встречали: то маленькие, как серьги, то длинные, как мачта ялика. Они сверкали полированной бронзой и не ломались, несмотря на легендарную силу Нау-Кайюти.