– Я не понимаю, зачем уходить отсюда. Если только ты хочешь сбежать не отсюда, а от меня.

– Хватит. Давай не будем торопить события. Ты переживаешь о том, чего еще нет и, возможно, никогда не будет. Ну посмотри на меня…

Больше он старался не поднимать эту тему. Мужики, собравшиеся из соседних деревень, почесали в затылке, крякнули и действительно очень скоро соорудили близ стен крепости деревянный сруб, который гордо стали именовать госпиталем.

Большую часть времени Листопад теперь проводил там, порой пропадая по два-три дня.

После возвращения в гарнизон они с Оденсе часами не могли наговориться. И уж, конечно, им было о чем говорить, кроме мифического побега. Они успевали безумно соскучиться друг по другу и обрасти профессиональными новостями. Кроме того, Листопад не хотел больше волновать свою молодую жену, а Оденсе посчитала тему исчерпанной.

Но опасения не оставили монаха. Мысль, терзавшая его, никак не желала покидать душу, сидела ушедшей глубоко занозой.

Угроза быть обнаруженными орденом никуда не исчезла.

Страны воевали между собой. Гибли потловчане, княжградцы, рыманцы. То тем, то другим нужны были то земли, то влияние, то богатства, которые лежали совсем рядом – в кармане у соседа.

А с орденом Стирающим Лица не боролся никто. А чего с ним было бороться? Угрозы в нем никто не видел. Одним не приходило в голову подозревать угрозу со стороны тех, кто щедро одаривал помощью, другие решали взять все, что дается, а с дарителями разобраться позже, позабыв о благодарности за благодеяния, а третьим было не до этого – лишь бы выжить.

Так и оказалось, что монахи стали нужны и тем, и другим, и третьим. И ничего тайного или удивительного в этом не было.

Сменяли друг друга сезоны. В конце весны Оденсе родила двойняшек Маэль и Идара, и из деревни ей в помощь стали присылать то одну, то другую девушку. Обязанность считалась почетной. Кроме того, возникло поверье, что чем дольше времени проводишь со знахаркой, тем удачливее будет собственный брак, так что отбоя от желающих быть нянькой у берегини не было.

Текли года. Семья берегини и бывшего монаха обросла кое-каким скарбом. И оба домишки – и в крепости, и за ее стенами – приобрели уютный и обжитой вид.

В жизни Бадира за пять лет ничего не изменилось. Он был сотником все того же гарнизона.

На вверенной ему территории монахов по-прежнему не жаловали. Бадир упорно подозревал их в шпионаже, не обращая внимания ни на какую пользу от их пребывания.

И все же нет-нет, да и забредал в окрестности местных деревень какой-нибудь монах. Ходил, бродил, пока его вежливо не просили убраться туда, где в нем будет надобность.