Папаша, которому надоели расспросы, швыряет в меня пустую бутылку и рычит, чтобы я завалил хлебало и сходил в погреб за брагой. Обрюзгший, старый, пьяный, воняющий, как козёл, этот человек мне глубоко отвратителен. Но он мой отец, и я подчиняюсь.

Я встречаю луну, сидя на крыльце, когда Кубышка приносит мне мышь. Острые усики, скрюченные лапки. Ещё тёплая. На узкой мордочке ощутим оскал — так улыбается беда.

— Молодец, — шепчу я. — Молодец…

Мне очень, очень тревожно, и я сам не знаю, отчего.

4. Идущие

«Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, не пора ли тебя расстрелять».

Когда Капитан был моложе, шутливая поговорка, так любимая отцом, раздражала, почти нервировала. Наверное, потому, что он, в ту бытность юный наследник известной фамилии, предпочитал военным мемуарам и жизнеописаниям великих маршалов и полководцев нехитрые рассказы и повести, которые еженедельно печатал толстый столичный журнал беллетристики, а сам отец не читал ничего, кроме писем и газет.

— Опять эта чушь. Сын, стыдно.

Подросток обижался, несмотря на улыбку, притаившуюся под пожелтевшими от табака отцовскими усами, и только воспитание не позволяло ему сорваться и резко ответить, что кто бы говорил, да-да.

— Эйдзи, — урезонивала мать. — Пусть мальчик делает, что ему нравится. У него впереди вся взрослая жизнь — ещё почувствует, что значит «надо».

Ирина была красавицей и вместе с тем не имела ничего общего с расфуфыренными дочерьми важных сановников и сенаторов, которые, будучи замужем за многочисленными коллегами отца, частенько наполняли дом вкупе с запахом тонких сигар, женскими сплетнями и звоном хрустальных бокалов. Все они густо подводили глаза, белили ногти, рисовали на правой щеке одну из тринадцати рун Возрождения и имплантировали драгоценные камни в два верхних передних резца. Мать Капитана же не делала ничего из вышеперечисленного. Она стояла вне моды — наверное, потому, что по профессии была библиотекарем, но роль радушной хозяйки исполняла отлично.

— Пыль, история, древние фолианты. Кто-то так туда ни разу и не зашёл, да, Эйдзи? Все говорил, что любая библиотека напоминает тебе склеп, где погребены чужие радость и слезы, а сам ты и так слишком часто расхаживаешь по краешку жизни, чтобы лишний раз напоминать себе, чем всё это заканчивается…

— Как же вы тогда познакомились? — недоумевал сын.

— На улице. Дул ветер, шёл дождь. Ветер вырвал у меня зонт, а твой отец его поймал.

Долгое время Капитан был уверен, что именно так и находятся самые лучшие жёны.

Однако время шло, зонты не прилетали, а потом господин Вандермейер, старый отцовский друг, пригласил их в гости. В Аксельбурге цвела весна — утонувший в белой апрельской кипени город казался состоящим сплошь из густых кружев. Сезон ветров и весенних дождей там уже закончился, жаркое лето шло, наступая на пятки апрелю, — но Капитан вдруг узнал, что заменой зонту вполне может послужить легкий платок из шёлка. Проворный и ловкий, он мигом поймал платок, случайно оброненный с балкона на втором этаже маленькой виллы, чтобы вручить покрасневшей владелице, которую господин Вандермейер представил, как свою дочь.