— Нет, господин Канцлер.

— А чего боишься?

— Трусости.

— Мудро.

На Эдигенских высотах его взвод успешно отбивает атаки горцев-сепаратистов. При виде Капитана берут под козырек и вытягиваются в струну. Он пишет письмо семье Вандермейер, спрашивая о здоровье и делах, но отправить не получается.

— Господин Канцлер…

— Тут такая ситуация. Я знаю, вы были дружны, ещё при жизни Эйдзи, но советую оставить «были» в прошлом. Там ему самое место, даже исходя из грамматики.

Люди в строгих костюмах шепчутся в коридорах правительственного красного дома. Вьются, шелестя, бобины звукозаписи. Поблескивает оптика биноклей. Всякое бывает, и интересы родичей не всегда идентичны, но у самой границы армия Аксельбурга проводит учения, и намёк «дорожки расходятся», который чувствуется за принятием многих их торговых решений, кое-кому очень не по нраву.

Он продолжает носить цветы в старый парк — на место, где сделал импровизированную могилу. Тела он тогда не нашёл: пустое кресло в зале Собраний, заляпанный красным платок, блистер от «забвения» — всё говорило, что, как и сидящий здесь в полном составе кабинет министров, она… Остальных он похоронил перед мемориалом в честь войны за Независимость, пристроив каждому именную табличку. Обломал все ногти и затупил три лопаты, позаимствованные из какой-то скобяной лавчонки, и раза три-четыре, кажется, заснул ненадолго, вернувшись клубком прямо на выброшенном из ям чернозёме, но едва ли понял, сон это был или бессознательное состояние, и едва ли ел что-то за всё это время и пил. Министры были достойнейшими людьми и заслуживали уважения, которое теперь могло проявиться лишь в виде неглубокой аккуратной ямы, обложенного дёрном холма и сохранённого имени, а он был слишком измотан, эмоционально и физически, чтобы думать.

Думать он стал позже, много позже того, как его подобрали и выходили.

«Жива», — написала Кора в блокноте.

Капитан погладил девочку по голове.

— Тщетны надежды. Я видел, что она заражена, что умирает… Просто кто-то тогда успел раньше меня. Кто-то похоронил её. И не дал знать, где.

Глубоко в себе он задушил мысли о том, что неведомый человек боялся: неприятель, вторгшийся в павший Аксельбург, не преминет поглумиться над мертвой.

— Неужели же мы действительно выглядели для них такими чудовищами. Хотя — да, и не только выглядели, а и правда были… Несмотря на то, что в нас всех текла родственная кровь. Прощают ли братоубийц?

— Ты о ком?

— Мысли вслух. Все та же старость, рыжая…

Город, лежащий на равнине в центре, за воронкой и железной грудой в ней съезжает вниз — улицами и домами, покосившимися столбами, деревьями, ржавыми коробочками автомашин. В этой части он стоит на холмах: сплошь лесистые кручи, в чаще которых неровно дыбятся заросшие полуразрушенные многоэтажки. Далеко внизу, у городской окраины, блестит речная лента.