Лучик дипломатично молчит, пережидая, пока всплеск злости уляжется.

— Умер и умер, — отрывисто заканчивает Костыль. — Туда Петру и дорога. И всё про него. Лучше поговорим о вас.

— О чём именно?

Пасечник вздыхает, печатает следы в пыли и собирается с мыслями.

— Мне хотелось бы, чтобы вы оказались благоразумны, — медленно произносит он. — Но, глядя на вашего главного, того, кто с седыми волосами, я начинаю сомневаться. У него вид мятежника. Подобные не смиряются.

— Капитан всегда так выглядит. Лицо такое. Суровое, немного угрюмое… Мы-то привыкли.

— Где он получил свои шрамы? В какой-то битве?

— Не знаю. Это его личное, тайное… Вообще я думаю, что да. Давным-давно он сражался с чем-то страшным.

— А вы?

— Что?

— Вы сражались?

Лучик широко улыбается.

— На эпические битвы я не гожусь. Так, если только чуть-чуть…

— Но всё-таки приходилось, — Костыль внимательно косится.

— Было как-то, — признается Лучик с всё той же обезоруживающей улыбкой. — Хотя в большинстве случаев всякие конфликты и сражения удачно проходят мимо. А ещё и мои меня берегут. Я у них самая младшая. Мы же вообще не солдаты, мы вроде как учёные. И не смотрите на оружие. Оно для защиты, не для нападения, я его и не люблю, по правде говоря: тяжёлое, плечо натирает…

— А мне — в самый раз, — Костыль шутливо кивает на винтовку за спиной.

— Подарить? — Лучик тоже шутит. Но напоминание ситуации — страж и двое заключённых, пусть один из них и добровольный — заставляет сменить тему.

— Откуда вы, прежние? — спрашивает пасечник.

— Очень издалека. А, может, и не очень, это нам ещё непонятно. Мы здесь оказались случайно. Заблудились, можно сказать.

— А дом ваш где? Какой он?