— Я не боюсь мёртвых, — Лучик поднимается по криво сбитым ступеням и протягивает руку к ржавой дверной ручке. — Видела их много и не всегда в свежем состоянии… Извините за подробности, конечно.

— Сколько вам зим? — внезапно спрашивает Костыль. Он всё ещё не двигается с места.

Она оборачивается.

— Двадцать две.

— Я почему-то думал, что меньше. Но всё равно вы слишком молоды для того, что только что сказали. Про мёртвых.

— Жизнь у каждого своя, — мирно говорит Лучик. — И то, что мы в ней видим. А ещё у нас говорят «лет», а не «зим». Почему вы считаете года по зимам?

— Зимой начинается год. Зимой он и заканчивается…

— Вот как. У нас ведь тоже, но между тем год — это лето. Привет от предков, которые когда-то отсчитывали начало нового годового цикла по-другому…

Половицы скрипят под ногами, когда двое обходят тело, накрытое дерюгой. Костыль на него не смотрит. Лучик — мимолётно. Они спускаются по ступеням («Погреб. Нам сюда»), Лучик впереди, и внизу, где темно и сыро, она отодвигает засов, чтобы открыть ещё одну дверь — тяжелую, обитую железными листами.

— Тут были пустые мешки, давайте уложим паренька поудобнее… Вот так.

Они устраивают Серого на груде холста. Лучик откидывает ногой валяющиеся на полу картофельные клубни и вздыхает, глядя в светлый прямоугольник маленького оконца.

— Кошка, — невпопад говорит она.

Костыль поправляет ремень её винтовки у себя на плече и делает шаг к выходу. Потом поворачивается.

— Теперь я должен оставить вас, — произносит он почти виновато.

— Знаю, — тепло отвечает Лучик. — Вы должны меня оставить. Оставить нас. И отдохнуть.

— Разве отдохнешь, когда тут… — Костыль не договаривает, устало опирается на стену погреба. — Вы уж позаботьтесь о нём…

— Обязательно. А вы? О вас позаботится кто-нибудь?

— Я сам, — коротко говорит он и собирается уходить.

— Подождите.

В полутьме, которая грозит стать темнотой, кода дверь погреба закроется, Костыль смотрит на светловолосую девушку, ожидая, что она скажет ему напоследок.