— Разрывные. Полная обойма на тридцать. И две запасных. Но заставить вас не могу, конечно…

В голосе Лучика небрежность. Держится так, будто не особо заинтересована в сделке. На любой ярмарке выторговала бы всё, что захотела, да ещё и деньги бы остались.

— Сколько таких у вас, ты говоришь? Четыре? Но откуда?

— Прежние.

— Если бы мы жили, где живёте вы, мы бы тоже ходили в каменный город. И тоже нашли бы… Вы там нашли?

— Завидовать плохо.

— Дерзишь.

Я напрягаюсь. Армеец смеётся.

— Ладно уж. Такой красавице можно. Пусть братец притащит остальные. Да поживей, пока я не передумал…

— Притащить остальные можно только с людьми, их нынешними владельцами, и толпой любопытствующих. Много ненужного шума.

— Так что — мне идти в деревню?

— Да. С нами.

— Считай, сговорились. Только вот ещё что…

— Ну?

— Помимо стрелов. Ты мне понравилась. Поедешь со мной.

Молчание Лучика означает «нет». В этом молчании — то, как она качает головой и то, как направляет дуло своего убийственного орудия на шагнувшего к ней человека. Он останавливается. Думаю, это из-за огнестрела, который сейчас смотрит ему в живот.

— Решай. Потому что там, — армеец резко выбрасывает руку в сторону, со свистом рассекая воздух. — Уже они. Конфедераты.

На ярмарке устраивают и потешные бои — люблю послушать, как люди лупцуют друг друга. Подушками ли, которые набиты куриным пером и, разрываясь по шву, словно обдают тёплым снегом, снопами соломы или просто на кулаках. Кулачные драки бывают почти всамделишными — кое-кто после них не досчитывается зубов. Но и награда для победителя тоже серьёзна: бочонок браги, окорок, кинжал. Я всегда трусь в передних рядах, хотя зрителям там часто достается, когда разгорячённые соперники входят в раж настолько, что ничего и никого вокруг не замечают, обоняю запахи азарта и злости, заражаюсь ими сам, прыгаю и кричу. Так мне кажется, что я тоже дерусь и обязательно выхожу победителем.

Так-то я к дракам приспособлен не очень. Не вышел ростом и сложением, а ещё и лишён одной важной вещи, которая есть у всех других людей. Но зато я умею подниматься с земли, как бы обидно и тяжело ни было, потому что знаю, что лежачего, особенно такого, как я, провоцирующего своей особенностью, которая прямо кричит о том, что я не могу дать отпор, бить приятней и проще. Знанию меня научил отец. Конечно, не этого желая.