Штандарт мне принес, качаясь от ветра, настоящий ходячий скелет, и, когда он приблизился и обнял меня, я вдруг ахнул, едва сдерживая слезы.

Он молча сжимает мои плечи, сотрясаясь от рыданий — почти как Пакс, когда умирал, — только теперь это были слезы радости.

Рок жив!

— Брат мой, — всхлипывает он, — ты пришел.

— Я считал тебя мертвым. — Прижимаю его к себе бережно, чтобы не сломать кости. — Рок, я думал, тебя убили.

Волосы у него поредели, ребра можно пересчитать на ощупь, он словно мокрое тряпье, надетое на палку.

— Брат, я знал, что ты вернешься, я верил… Здесь было так пусто без тебя. — Он через силу улыбается. — Теперь все будет по-другому.

Примас братства Дианы была права: Марс выгорел, как лесной пожар, и остался голодать на развалинах. Рок горестно качает головой, его лицо в шрамах и слезах. Я знаю, что он многое может рассказать — и как тогда выжил, и как вернулся. Только это все после, не сейчас. Хромая, поэт плетется прочь. Куинн, окривевшая и почти столь же изможденная, поддерживает его, едва сумев вымолвить мне «спасибо». Похоже, она больше не с Кассием.

— Он говорил, что ты вернешься, — добавляет она, — он знал.

Поллукс каким-то чудом сохранил остатки юмора и все так же хрипит. Сжимая мою руку, рассказывает, как Куинн с Роком не дали братству распасться, когда Кассий фактически ушел от дел.

— Не убивай его, Жнец… пожалуйста, — просит он. — Парень и так совсем спятил после того, что сделал с тобой. Дай ему побыть одному, уехать подальше, прийти в себя… он свое уже получил. Иногда бывает… так легко забыть, что не имеешь выбора. — Поллукс ковыряет ногой в грязи. — Знаешь, мне тогда поставили в пару совсем маленькую девчонку.

— На Пробе?

— Да… такую хилую, мелкую… Я не хотел, чтобы она мучилась, но быстро не получилось, никак не хотела умирать. — Он сбивается, пытаясь что-то добавить, потом хлопает меня по плечу. — Нам всем туго пришлось, но мы хотя бы не алые, верно?

Он уходит, волоча ноги, и я остаюсь один во дворе своего старого замка. Здесь, на этом самом месте, умер Титус. Поднимаю глаза на башню; выглядит она куда хуже, чем в старые добрые времена. Все теперь хуже.

Проклятье! Ну зачем было Виргинии предавать меня? Черная тень легла на всю мою жизнь. Девчонка могла признаться тысячу раз, но так и не сделала этого. Я знаю теперь, почему она смотрела так на нас с Шакалом и хотела поговорить, но наверняка сказала бы какую-нибудь ерунду. Кровь не водица. Могла признаться, когда я дал ей половину людей, и опять… Забрала с собой свой штандарт и Цереры тоже. Зачем столько? Ясно — чтобы воевать со мной. У меня теперь такое ощущение, будто это она убила Эо, сама надела ей петлю на шею, а я тянул за ноги. Дочь своего отца, что тут говорить.