Линне могла изменить ход войны, а все остальное не имело значения. Чего по сравнению с этим стоила одна прóклятая девушка? Полк Линне простит. Ее полюбит пропаганда.

А Ревну Союз наконец оставит в покое.

Линне покачала головой, сжала руки в кулаки и уперла в бока.

– Я тебя не брошу. Пойдем вместе. Что до медали, то я совсем не пытаюсь ее заработать…

– Это точно, не пытаешься, – отрезала Ревна, – ты пытаешься избавиться от чувства вины.

Затем повысила голос и добавила:

– И без конца себя обвиняешь, будто я умираю из-за тебя. Очень хочешь, чтобы я выжила, а что будет потом – тебе все равно. Попасть в тюрьму, оказаться лицом к лицу со скаровцами – придется мне, а не тебе. Поэтому, если ты собираешься бросить меня, лучше брось сейчас.

– Не указывай мне, что делать.

Ревна быстро повернулась и посмотрела ей в глаза.

– А почему тогда ты без конца указываешь мне? Я поступила на службу, чтобы защитить семью, но…

Мама, Лайфа. Все, что было ей близко, сгорело. Как это пережить? И какой смысл на что-то еще надеяться?

– …но сама их и убила. Ты хочешь вернуть меня домой только для того, чтобы я выкопала две пустые могилы, а потом предстала перед судом за измену?

Линне подалась вперед, хотя не понимала толком, куда положить руку. В ее глазах застыли гнев, суровость, отчаяние.

– Мы выясним, что случилось с твоей семьей. Нельзя сдаваться только потому, что ты о них ничего не знаешь.

– Я-то как раз знаю, что с ними случилось! – закричала пилот.

Линне отпрянула. Ревна подтянула колени к груди. Сломанный протез врезался сзади в бедро, но ей до этого не было никакого дела. Это все, что у нее осталось от отца. Несчастного отца, которого у нее отнимали по одному кусочку, по одному обрывку, по одному воспоминанию.

– Случилось то, что туда прилетела я, – прошептала она, – на мне лежит проклятье. Оно убивает всех. Отец в тюрьме. Дома больше нет. Если бы не я, Катя, Елена, Надя и Ася остались бы живы.