Вдыхая ночную прохладу, юноша отошел в сторонку от дверей таверны и прислонился к наружной стене. Сейчас темные улицы вокруг Южной гавани были практически безлюдны. Из окон гостиниц, таверн и питейных заведений еще выплывала музыка, доносился смех, но желающих гулять по ночным улицам как-то не находилось. Сжимая обеими руками поставленный перед собой посох, Мэт оперся лбом на кулаки и попытался всесторонне обдумать загадку своих удач.

Он знал, что ему везет. Насколько он мог припомнить, везло ему всегда. Но почему-то воспоминания об Эмондовом Луге не рисовали его таким везунчиком, каким он заделался с тех пор, как покинул родные места. Да, несомненно, Мэт не раз и не два счастливо выбирался из многочисленных переделок, но явственно припоминал и те проказы, на которых его ловили, хотя он и считал, что они сойдут ему с рук. Матушка Мэта, похоже, всегда могла распознать, когда сынок затевал что-либо этакое, да и Найнив видела его насквозь, какие бы защитные бастионы он ни воздвигал. Однако удачливость прилепилась к Мэту вовсе не с того самого дня, когда он оставил Двуречье. Удача явилась в тот миг, когда он заполучил кинжал из Шадар Логота. Мэт вспомнил, как в родной деревне как-то играл в кости с востроглазым худющим чужаком, что служил у купца, приехавшего из Байрлона закупить табак. Помнил Мэт и ту неслабую трепку, что задал ему отец, узнав, что сын задолжал тому игроку серебряную марку и четыре пенни.

– Но ведь я теперь свободен от треклятого кинжала, – пробурчал Мэт. – Те проклятые Айз Седай сами об этом сказали.

Мэту вдруг стало интересно, сколько же он выиграл нынче ночью.

Порывшись в карманах куртки, Мэт обнаружил, что они наполнены звякающими монетами, кронами и марками, серебром и золотом, заблиставшим и замерцавшим в свете ближних окон. Кошелька у него теперь оказалось два, и оба набиты битком. Развязав тесемки и раскрыв кошельки, Мэт обнаружил золото и там. Еще больше денег оттягивало кошель у него на поясе, всыпанные под завязку монеты потеснили его стаканчики с игральными костями, помяли и письмо Илэйн, и грамоту Амерлин. Мэт вспомнил, как кидал серебряные пенни служанкам – за их милые улыбки, за симпатичные глазки и стройные лодыжки, а еще потому, что серебряные пенни – нестоящая мелочь.

«Нестоящая мелочь? Может, и так. Свет, да я богат! Проклятье, я разбогател! Видно, тут не обошлось без Айз Седай. Что-то они сотворили этакое, когда меня Исцеляли. Случайно, наверное. Скорей всего, так и было. Пусть лучше так, чем по-другому. Должно быть, все это дело рук треклятых Айз Седай».