– Не напирай, – зло бросил я. – Ты меня сиськами удавить хочешь?
Не знаю, зачем я это сказал, но чужинка в глубине ее глаз меня просто бесила. Из-за холодного внимания во взгляде все, что она говорила и делала, выглядело нарочито и неискренне.
– Даня, ты что, бредишь? – с отчаянием спросила девушка.
Мне почему-то показалось, что она называет меня Ваней. Это меня вдруг жутко разозлило.
– Что за хамство?! – взорвался я. – Не Ваня я тебе, девчонка! Не доросла, малявка, меня так называть! Я Иван Андреевич Волков! И попрошу на «вы»!
Горло не выдержало гневной тирады, и ее конец потонул в выворачивающем наизнанку кашле.
Тут появился лекарь, старый, помятый и не трезвый, одетый в какую-то грязную дерюгу. Опознать медработника можно было только по облезлой сумке с вылинявшим красным крестом, перекинутой через плечо. Толпа расступилась перед ним.
Увидев его, я захрипел:
– Доктор, меня отравили. Скорее – промывание желудка, активированный уголь, если есть установка – гемодиализ.
– Отходит, – важно сказал эскулап. – Не трогайте.
С этими словами лекарь попытался повернуться и уйти.
Но моя девчонка тигрицей кинулась к нему.
– Я тебя лично без яиц оставлю, – запальчиво пообещала она, выхватывая откуда-то из-за спины немаленьких размеров нож.
Где он там поместился, осталось для меня загадкой.
– Помилосердствуйте, ваше высочество, – забормотал медик, пятясь от странной девушки. – Сейчас все будет… Надо рвоту вызвать и молоком отпоить. Но будет ли толк, один Господь знает.
– Меньше болтай, – оборвала его она. – Жизнью отвечаешь.
Манипуляции, которые со мной проводили подручные врачевателя, практически не отложились в памяти. Помню, как меня потом тащили куда-то и мне было очень плохо…»
«Не судил Господь отравленному мальчику, одержимому сознанием старика, умереть в тот день, – подумал Эндфилд, делая небольшой перерыв. – Видать, была у мальчика грамота небес, нужен он был для того, чтобы поднялась и развилась та Первая Империя, место, где ценился ум и совсем не в чести были потные радости эмоционал-рефлексоидов».