— И ты решил, что грабеж — лучший способ поправить благосостояние? — иронично прокомментировал я.

— Не совсем, но в целом верно. Я отчаялся. И тут на глаза попался местный воротила, собирающий дань с торговцев, издевающийся над простыми работягами. В тот же вечер я зашел к нему в гости и поговорил по душам. А чтобы не узнал, обвязал лицо бинтами. Потом были другие, я сумел добыть оружие, устройства.

— Так и появился Мститель?..

— Народ сам придумал сказку, — вновь скривился Бран. — Да, я помогал особо нуждающимся. И отбирать последнее у бедняков претило, старался бить по зубам тех, кто наживался на других. Люди же придумали героя.

— Людям вообще надо верить, — обронил я. — Не в бога и ангелов, так в дьявола и чертей. В партию, в профсоюз, в лорда. Ну, или в героя, отбирающего у богатых, раздающего бедным. Но да ладно, это на твоей совести. Другой вопрос — почему Нолан?..

— Опять же, — ответил тот, кто скрывался под маской. — Случайность. По возвращению я пошел к нему, предложил услуги, но получил отказ. А потом как-то прознал о моих делах. Дал одно задание, потом другое, щедро платил. Затем обмолвился, что у него есть некие бумаги.

Тут Бран замешкался. И хотя тщательно контролировал лицо, я вновь уловил ту едкую смесь эмоций, что плескалась в душе — от отвращения к себе, до лихорадочного волнения и какой-то смутной надежды.

— Что за бумаги? — быстро спросил я.

— Записки твоего отца. Дневник, — рублеными фразами изрек друг детства. — Он пообещал, что отдаст, если помогу ему отобрать у тебя титул лорда. И что в тех заметках есть некие упоминания, след. Прости, но я не могу так бросить дело. Не могу предать память человека, позволившего выжить и стать тем, кто я есть. И если имеется мизерный шанс найти обломки Айне на дне, я использую.

Друг детства не выдержал и осекся, а лицо исказила короткая судорога. Но взгляда не отвел. Мы смотрели друг на друга. Я с удивлением, он — с вызовом и страданием.

Господи, так вот что им движет! Вот, что терзает! Я думал, остыл и успокоился. Но до сих пор, спустя годы не оставил надежды выяснить, что же стало с лордом Лиром. И эта боль, эта надежда переросла в манию настолько сильную, что при выборе между слабым шансом что-то раскопать и дружбой со мной, поддался страсти. Страдал и мучился, но упрямо следовал пути в отличие от меня.

Я-то плюнул на память отца, стер как мел со стены. А мальчишка-прислужник, юнга и помощник верен до конца.

В душе родился отклик — слабое эхо, длинная тоскливая нота, царапающая внутренности. Как проступивший на песке рисунок.