– Они боятся нас! – объявил в Совете обрадованный Сиройон.

– Нет, – возразил святой аспект-император, всегда стремившийся немедленно отреагировать на попытки своих людей отнестись к врагу с пренебрежением. – Они визжат согласно собственному голоду и утомлению, не более того. Теперь, когда мы набили свои животы, наше продвижение ускорилось. Мы посильнее натянули струны лютни.

Однако многие не могли не заметить растущего ожесточения противника. Время от времени аспект-император предостерегал своих королей-верующих, напоминая им о том, что шранки – не люди, что обстоятельства озлобили их, что голод лишь сделал их еще более свирепыми. Но, несмотря на эти увещевания, новая дерзость зародилась среди самых бестолковых из преследователей. Они решили, что знают своего врага не хуже любого рыцаря-вождя прежних времен: его приливы, отливы и самые коварные его уловки. И как бывает всегда, подобное псевдознание привело к возрастанию общей беспечности.

Но, что еще хуже, в думы их просочилась мрачная и губительная мысль: все их сознание пропитала потребность, жгучая жажда истребить врага окончательно, скосить, как зрелую пшеницу, увязать в бесконечное число снопов, расстелить снопы на земле и предаться пиршеству.

«Ты только подумай! – говорили они друг другу с глазу на глаз. – Представь себе, какой это будет пир!»

Обнаруживая столь темные мысли, святой аспект-император красноречиво осуждал их в Совете, разоблачал как проявление беспечности. В некоторых случаях ему пришлось даже обратиться к походному уставу и приговорить нескольких нобилей к кнуту. Время от времени он напоминал своим людям о том, как далеко они зашли.

– Кто? – гремел его голос в Палате об Одиннадцати Шестах. – Кто среди вас готов, зайдя в такую даль, первым сгинуть по собственной глупости? Кто готов стать персонажем столь глупой песни?

A потом, когда Ордалия добралась до восточной границы Иллавора, он ткнул пальцем в большую красочную карту, над которой так часто препирались его короли-верующие, и провел сияющим перстом вдоль жирной черной линии, изображавшей русло Рыбного Ножа, славного Харсунка. Река была слишком глубока, чтобы перейти ее вброд, и слишком широка, чтобы шранки могли ее переплыть; это знали даже те, кто не читал отчетов имперской разведки.

Скоро Орда будет вынуждена остановиться перед ними.

И будет защищать Даглиаш, не считаясь ни с чем.

– И какой же пир, – обратился святой аспект-император к своим королям-верующим, – закатим мы после этого?

Бревно накренилось. Сердце Пройаса ушло в пятки и вернулось обратно.