Но дунианин ведет себя с ним словно с Абсолютом. Уступает. Жертвует. Теряет… Наконец он понял, что делало эти вещи святыми. Потеря была преимуществом. Слепота была прозрением и откровением. Наконец он узрел это – шаг в сторону, обманывающий Логос.

Ноль. Ноль, создавший Одно.

Око наблюдает. И одобряет.

Он жестом подзывает к себе мальчика, и тот послушно подходит к нему.

Какое-то время он ничего не говорит, вместо этого рассматривая холмы и равнины, темнеющие под серебристой аркой небес. Путники наконец достигли пределов гор, оставив позади пропасти и властно вздымающиеся склоны. Нехоженые леса, простершиеся внизу, были именно такими – не хожеными никем из них, требовавшими суждений и принятых решений, ибо позволяли свободу движения в любом направлении. Оставался один лишь уступ, последний опасный спуск.

Дул теплый ветер, напоенный духом влажной гнили, свидетельством жизни, вкусом колышущихся трав и листвы.

Там будет лучше.

– Что это?

– Вещи, – пробормотал он простору, раскинувшемуся перед ним, – просты.

– Безумие возрастает?

Обернувшись, он взглянул на мальчика.

– Да.

Он достал сотый камень из-под пояса, которым была подвязана его рубаха.

– Это теперь твое.

Мальчик, благословеннейшая из частей, с тревогой взирал на него. Он совсем отказался бы от промежутка меж ними, если бы мог.

Он не мог.

Выжившие стоят, а затем начинают бег. Он поражается волшебству, с помощью которого суставы сгибают конечности.

Крик, значение которого понятно даже животным.

Выжившему некуда бежать, ибо поверхность земли под его ногами кончается. Но он может прыгнуть… Да, это ему подходит.