Пройас покачнулся и сделал неуверенный шаг в сторону, пытаясь восстановить равновесие, а затем и вовсе едва не упал в обморок от внезапного головокружения. Приходить в себя ему не слишком хотелось. Желание отмахнуться от удерживающих его рук и отправиться в недолгий полет было намного сильнее. Упования. Народы. Кто-то – Саккарис? – схватил его за локоть, и он почувствовал, как его собственная тяжесть настойчиво сопротивляется этой хватке, словно стремясь стать чем-то вроде мертвого груза. Но рука слишком крепко держала его – с невозможной и даже какой-то бездумной силой, как удерживает отец своего сына, уберегая от опасности.

– Я здесь, – прошелестел чудный голос.

Пройас поднял взгляд и уставился в возлюбленные очи своего святого аспект-императора.

Разрозненный хор голосов пронзил все пропасти и расстояния – благодарность и облегчение хлынули из утроб и легких. Краем глаза Пройас видел, как остальные падают ниц, и один, казалось, длящийся вечно удар сердца он страстно жаждал лишь того же – присоединиться к ним, упасть и возрыдать, выпустив наружу со слезами и плачем весь тот ужас, что безжалостными когтями сжимал его сердце.

Но Анасуримбор Келлхус повел речи лишь о пожравшем, казалось, весь мир колдовстве, не столько обнимая, сколько поглощая истерзанную душу своего ученика…

Пройас пришел в себя в каком-то ином месте, где вокруг виднелись иные камни и иная земля, и обнаружил, что, сгорбившись, стоит на коленях над собственной блевотиной – сероватыми лужицами полупереваренного Мяса. Дрожа, он уселся на корточки. Когда тошнота улеглась, он взглянул вверх, смахнув с глаз слезы. Его святой аспект-император стоял в нескольких шагах поодаль, спиной к нему, обозревая изничтоженные, искрошенные и почерневшие от огня уступы.

Пройас сплюнул, пытаясь избавиться от вкуса желчи во рту, и понял, что они находятся на одном из неустойчивых, осыпающихся отрогов Олорега.

– Великую и скорбную победу одержали мы в день сей, – провозгласил Келлхус, повернувшись к нему.

Пройас взирал на него без тени осмысленности.

– Но земля теперь загрязнена и заражена… – продолжил его господин и пророк, – проклята. Вири ответил наконец за вероломство своего короля, свершившееся в те незапамятные дни.

Опершись ладонями о колени, Пройас заставил себя встать прямо, пытаясь удержать равновесие и борясь с остаточными позывами желудка.

– Пусть никто не посещает то место, – приказал Келлхус, – пусть никто не дышит воздухом, что приносит оттуда ветер. Держись севера, старый друг.

Келлхус стоял перед ним, его белые одеяния каким-то невозможным образом оставались безупречно чистыми, его шевелюра шелковистыми прядями развевалась на ветру. Позади него омертвелой бездной разверзались просторы, курящиеся столбами смолистого дыма, покрытые пеплом, золой и бесчисленными трупами.