– Это потому что я следую за полем битвы, ваше великолепие, – ответил генерал, – просто в этот раз само поле явилось сюда.

Его красноречие заставило ее обратить взор к сумрачным хитросплетениям и лабиринтам Момемна. И у нее, как это часто случалось, засосало под ложечкой от высот и далей, что лежали между ней и ее народом…

Земля заколыхалась, словно одеяло. Вновь и вновь. Все сущее приподнялось и содрогнулось.

Она оказалась единственной, кто устоял на ногах.

Задняя терраса ходила ходуном, как корабельная палуба во время шторма, только, в отличие от корабля, эти толчки не смягчались водой.

Она стояла, а весь мир вокруг нее сотрясался.

Земля, казалось, подпрыгнула, ударив ее по подошвам сандалий, но императрица продолжала стоять, словно привязанная и поддерживаемая какими-то незримыми нитями. Несмотря на все свое самообладание, генерал Искаул шлепнулся на зад, словно еще только учащийся ходить карапуз. Финерса рухнул на колени, а затем ударился лицом, попытавшись опереться на руку, которой у него больше не было. Саксиллас, ее экзальт-капитан, хотел поддержать свою императрицу, но промахнулся и свалился ей под ноги.

Она видела, что там, внизу, целые улицы ее города рушатся, объятые дымом; отдаленные здания и постройки, чьи очертания были ей так хорошо знакомы – вроде башни Зика, – складывались сами в себя, превращаясь в облака пыли и рассыпающиеся по склонам, круша городские кварталы, обломки. Впоследствии она едва сможет осознать, что все увиденное ею, вся монументальность свершившейся катастрофы, может быть отнесена на счет одного-единственного смертного. Ныне же, хотя Эсменет и довелось лицезреть наиболее ужасающий катаклизм из всех виденных ею когда-либо, внезапно пришло понимание, что он лишь предвещает куда бо́льшие бедствия…

Исполинские, квадратные плечи Мармуринских врат рухнули, обратившись в пыль.

Рев стихал, наступило затишье, умолк даже ненавистный пульс барабанов фаним. На какое-то мгновение остались только грохот и скрежет последних падающих обломков. Сперва ей показалось, что стонет ветер, столь протяжным был поднявшийся вой. Но он все нарастал, усиливался, становясь одновременно и невнятным, и различимым, ужасающей симфонией человеческих рыданий и криков…

Ее возлюбленный город… Момемн.

Момемн захлебнулся единым воплем.

– Нам стоит покинуть дворец, – настоятельно предложил Саксиллас, – ваше великолепие!

Она посмотрела на него отсутствующим взглядом. Казалось невероятным, что он способен изъясняться с тем же небрежным хладнокровием, что и раньше.

– Ребенком я уже пережил землетрясение вроде этого, – напирал он. – Оно приходит волнами, ваше великолепие. Мы должны доставить вас в место более безопасное, чем Андиаминские Высоты, ибо весь дворец может рухнуть!