Древняя дева вновь харкнула на пол и топнула ногой.

– Ты ничтожен, и ты проклят. Ты лишь растопка для большего, намного большего пламени!

– Не-е-ет! – завопил падираджа. – Я Избран!

– Да-а-а! – вопила и топала ногами жрица. – Избран, чтобы валять дурака!

– Сын Каскамандри! – прогремел Маловеби, увидев, что Фанайял схватился за рукоять ятагана.

Падираджа, наполовину обнажив клинок, застыл, ссутулившись, как обезьяна, и бешено хрипя.

– Она неспроста подзуживает тебя, – сказал Маловеби, размеренно дыша.

– Ба! – рявкнула Наннафери, презрительно усмехаясь. – Дошло наконец. Да попросту все мы уже мертвы.

Слова, брошенные, как объедки с королевского стола жалким нищим.

Они оба застыли, пораженные гнетущим предчувствием, столь ужасающим был ее голос, прозвучавший так, словно все это уже не имело никакого значения…

Потому что они уже были мертвы?

Маловеби помедлил мгновение, осыпая проклятиями коварство и вероломство этого подлеца Ликаро. А затем, сглотнув, осторожно спросил:

– О чем это ты?

Ятверская ведьма безмятежно взирала на него сверкающими очами.

– Ты поразишься собственной слепоте, зеумец, – произнесли ее губы. – О, как ты будешь раскаиваться и бранить себя.

И тогда чародей Мбимаю ощутил это… жалость, сострадание Матери, ее любовь к слабой душе, которая так сильно сбилась с пути, так жестоко заблуждается. И осознал, что все это время считал злом (даже если не осмеливался напрямую об этом помыслить) лишь Ее ужасающий гнев, кошмарную тень Ее возмездия.

А затем Маловеби ощутил нечто иное… поступь подлинного Зла.

Оно явилось к ним из ниоткуда, пятно души, что сама прокляла себя. Колдовская Метка…

Более глубокая, пропитанная бо́льшими богохульствами, чем любая другая, что ему довелось чуять прежде.

– Она права, – прокричал Маловеби измученному терзаниями падирадже. – Мой господин! Твоя хора! Скорее!..