Боги сделали это. Боги охотятся за ней и ее детьми. Идет охота.

И благословенная императрица бросилась следом за своими министрами, взывая к возлюбленным душам.

– Это знак! – ревел Фанайял у входа в шатер. – Чудо!

Приближенные падираджи толпились у порога, понимая по тону беседы, что он разговаривает с ней. Тем не менее Маловеби последовал за ним в сумрак и духоту, разящую мускусом и воняющую простынями, замаранными бесчисленными совокуплениями.

Псатма Наннафери, рассевшаяся на своей кушетке, взглянула на него без интереса или удивления, а затем вновь обернулась к своему плененному похитителю.

– Нечто было начертано, – насмехалась она, – но начертано не для тебя!

– Посланник? – осведомился Фанайял голосом столь же безжизненным, как и выражение его лица.

– Я-а-а, – запинаясь, пробормотал Маловеби, – позабыл свой, э-э-э… – он моргнул, глотая слюну, – свой хлеб.

– Скажи ему, богохульник! – зашлась хохотом ятверская ведьма. – Поделись с ним знанием, как одна проклятая душа с другой.

Маловеби не имел ни малейшего понятия, что тут случилось, догадываясь лишь, что это как-то связано с ним.

– Я… э-э-э…

Но Фанайял лишь бросил на женщину еще один бешеный взгляд.

– Не это! Ты не сможешь забрать у меня это!

Она наклонилась вперед, опершись одной рукой на колено, и плюнула на награбленные падираджей бесценные ковры.

– Палец не может украсть у руки. Я стою слишком близко, одесную Матери, чтобы забрать то, чем она одарила.

Падираджа провел рукой по лицу и дважды быстро моргнул.

– Я знаю то, что знаю, – проскрежетал он, с натугой поднимая стойку со своей кольчугой из груды беспорядочно раскиданного в сумраке роскошного барахла. – Знаю, что нужно сделать!

– Ничего ты не знаешь! – прокаркала Псатма. – И чуешь это, словно гнойник в своем сердце!