– Не окажется, – парирует она, но в голосе ее звучит больше сожаления, чем ей самой хотелось бы.

– Но откуда ты можешь это знать?

– Оттуда, что у меня есть Око!

– Но оно поведало тебе, что зло – дуниане, а не Келлхус!

– Довольно! – рявкает Король Племен. Она и раньше замечала, что голоса мужей, состарившихся, затворившись в темницы своих сердец, часто грохочут, подобно далекому грому. Но голос Найюра гремит, оглушая. – Что еще за Око?

Вопрос, казалось, выпивает из якша весь оставшийся воздух. Старый волшебник совсем уж хмурым взглядом призывает ее замолкнуть и поворачивается к Найюру, сидящему, по-прежнему вперив в нее сияющий и обжигающий кожу взор.

– Она владеет Оком Судии, – начинает он, столь тщательно выбирая слова, что звучат они как-то неискренне. – Очень мало…

– Бог Богов, – прерывает она его, – Бог Богов взирает на мир моими глазами.

Найюр урс Скиоата кажется каменной статуей – столь недвижимы и он сам, и его испытующий взгляд.

– Пророчество?

– Нет, – сглотнув, отвечает она, понимая, что ей пришлось столкнуться с чисто мужским взглядом на вещи. Она старается выровнять дыхание, чтобы не дергаться от беспокойства. – Суждение. То, что я вижу, это… что-то вроде приговора.

Вещь-Серве слегка щурится.

Король Племен кивает.

– Значит, ты видишь Проклятие и проклятых.

– Вот почему мы спешно двигались к Голготтерату, – встревает Ахкеймион в неуклюжей попытке отвести удар от нее, – чтобы Мимара могла взглянуть на Келлхуса Оком. Чтобы мы…

– Око, – скрежещет Найюр. – Ты смотрела им на меня?

Она едва смеет взглянуть ему в глаза.

– Да.

Великий человек склоняет голову, одновременно как бы и обдумывая ее слова, и изучая заусенцы на своих ногтях. По плечам его пробегает дрожь.

– Ну так скажи мне, дочь Эсменет. Что ты видела?