Мауракса, понимает она, нет более. На его месте сидит женщина. Льняные волосы, длинные и сияющие, струятся в свете костра, окутанные тенями.

– Эсменет… Да. Я помню.

Имя это действует словно пощечина, но Найюр уже смотрит мимо.

– Взгляни на меня, мальчик.

Потрясение. Она совсем забыла о мальчишке.

Скюльвендский Король Племен возвышается над ними обоими, его тень охватывает их целиком. Она разглядывает жестокую маску, застывшую на его лице, видит смутные оттенки чувств, замечает, как он пытается проморгаться, словно наркоман, выползший из опиумной ямы.

– Найюр! – слышит она крик Ахкеймиона. – Скюльвенд!

Король варваров протягивает свою огрубевшую, словно бы чешуйчатую, руку к детской щеке. Мальчик даже не вздрагивает, когда огромный палец вдавливает кожу. Он лишь смотрит на скюльвенда, как смотрит всегда и на все – с мягким, внимательным, всеразоблачающим любопытством.

– Ишуаль, – слышит она срывающийся выдох Найюра.

Король Племен поворачивается, чтобы посовещаться с вещью, что была Маураксом, но стала теперь прекрасной норсирайской девушкой.

Серве, понимает Мимара. Другая жена ее приемного отца.

С тех пор как она сбежала с Андиаминских Высот, ей довелось повидать немало странного и даже нелепого. Ей повстречалось больше сущих несуразностей, больше оскорблений природы и непристойностей, чем она смогла бы сосчитать. Сама ее душа, казалась, погребена под скопищем беснующейся мерзости. Но ничто из встреченного и увиденного не зацепило ее так, как эта вещь… Серве.

В Момемне Серве была лишь частичкой династической легенды, лишь духом, тесно связанным с тем безумным театром, что звался Анасуримборами. А еще она была оружием – и постыдным. Мимара частенько использовала это оружие в спорах с матерью – почему бы и нет, раз это имя изобличало святую императрицу как мошенницу? Мертвые, пребывая лишь в минувшем и помыслах, всегда целомудреннее и чище. Будучи живой женой Келлхуса, Анасуримбор Эсменет не могла не быть женою падшей.

Ликовала ли ты, наблюдая за ней, распятой и гниющей, а, мама? Торжествовала ли ты, что осталась в живых?

Сколь же свирепые слова мы извергаем из наших уст, когда хлещем розгами, замоченными в собственных ранах.

Не говоря ни слова, Науюр урс Скиоата пропадает во мраке, покинув ложбину и оставив их с Маураксом-Серве.

Поэты-заудуньяни величали ее Светом Мира. Ибо она погибла за все безвинное человечество. Казалось издевательством и святотатством, что оборотень может носить ее прекрасные черты как одежду.