– Я перехитрил дунианина! – проревел безумный скюльвенд. – Я убил одного из них! Нет никого на свете, способного на такое коварство, как я! Моя ненависть и моя ярость ведут меня столь извилистым лабиринтом, что ни одна другая душа не сможет разгадать его.

Старый волшебник и беременная женщина лишь съеживались под этим проявлением всеподавляющей воли, под сочетанием его яростного гнева и телесной мощи.

– Двадцать лет! – гремел он. – Двадцать лет минуло с тех пор, как я проник в твою палатку и, держа твою жизнь на кончиках своих пальцев, поведал тебе всю правду о нем – истинную правду! Двадцать зим утекло талым снегом, и вот ты заявляешься в мой шатер, колдун, – смущенный, растерянный и сбитый с толку. Весь целиком!

Голос безумного скюльвенда скрипел, как жернова, ревел, как пламя.

– Весь без остатка объятый Тьмой, что была прежде!

Он бежал, петляя и кружась, выписывая невероятные кульбиты, извиваясь, подобно змее, пытающейся увернуться от разящих мечей. Все чаще и чаще гудели тетивы тугих луков, все больше яростных стрел свистело вокруг. Казалось, что целое войско собиралось и окружало его до тех пор, пока весь мир не наполнился беснующимся пламенем факелов, буйством и толчеей. Но мальчик уже ощущал близящуюся границу, черту, за которой простиралась во всех направлениях, уходя в беспределье, недоступная для его преследователей гористая пустошь, обещание, манящее одиночеством и свободой…

Всего один поворот.

Он остановился бы там отдохнуть, сделал бы паузу – настолько сильна была его уверенность в неуязвимости, которую он сумел бы там получить. А затем, создав из слепоты и невежества врагов непроницаемый и необоримый доспех, он вернулся бы назад, чтобы вновь обрести своих спутников.

Если бы не эта женщина, эта… штука. Мчащаяся следом за ним, как шелковый лоскут, очутившийся в бушующей буре. Настигающая его.

И он снова ринулся сквозь темную чащу. Теснились вокруг корявые вязы, смыкались заросли орешника, преграждали путь разбитые скалы. Но она все еще настигала его. И он резко ускорил свой бег, жертвуя оставшимися запасами сил ради проворства.

Лиственный полог редел. Сквозь чернеющие ветви прорывалась, вскипая звездами, необъятность ночного неба, открывая взору укутанные во мрак предгорья. Скалы и деревья, возникая из окружающей тьмы, неслись навстречу, словно щепки в бурном потоке, чтобы тут же кануть в небытие за его плечами.

Но она по-прежнему настигала его.

В своей жизни ему уже приходилось убегать вот так вот – спасая свою жизнь. Одиннадцать раз. И хотя слепящая тьма Тысячи Тысяч Залов и была абсолютной, в его воспоминаниях они полнились серебром пронзительных визгов и воплей, которые скользили и вились, словно рыбьи косяки в глубинах вод, мгновенно и бездумно делились и дробились, чтобы всякий раз наполнить собой ветвящиеся проходы и коридоры и, настигнув его, наконец рассыпаться звенящими брызгами, превратившись в бесчисленных жалких созданий.