Все трое в оцепенении наблюдают, как фальшивка, притворяющаяся женщиной, начинает вылаивать в ночь распоряжения и приказы на диковинном языке скюльвендов – одновременно колюще-резком, как кремень, и вкрадчиво-скользком, как только что содранная с горячей плоти кожа. Воины с исполосованными свазондами руками устремляются куда-то через испещренное коварными неровностями маленькое плато. Лучников с хорами отослали прочь – факт, который лишь порадовал бы Мимару, если бы не всеоскверняющее присутствие Серве и не Безделушка, сокрытая у ее брюха.

Таща за собой мальчишку и бросая вокруг взгляды, полные испуга и замешательства, она выводит Ахкеймиона поближе к свету и пытается остановить кровь, струящуюся из его разбитых губ.

– Он еще не закончил с нами, – бормочет волшебник. – Говорить буду я.

– Собираешься сделать так, чтобы нас всех тут поубивали?

Доброе старое лицо темнеет.

– Ты не знаешь его, Мимара.

– Легендарного Найюра урс Скиоату? – Она добродушно усмехается. – Думаю, я знаю его лучше, чем кто-либо.

– Но как?.. – начинает он свою обычную стариковскую брань, но сбивается, заметив проблеск Истины, сияющий в ее взгляде. Он начинает понимать Око и принимать его откровения. – Тогда еще важнее, чтобы ты помалкивала, – говорит он, сплевывая сгусток крови в темноту.

Она замирает, внезапно осознав, что Друз Ахкеймион никогда не понимал Око до конца. Да и как бы он мог, адепт Школы – хуже того, волшебник, – один из тех, кто творит разрушительные чудеса движениями своего разума и дыханием? Он всегда будет стремиться, всегда бороться, полагая, что все происходящее зависит от человеческой воли, является следствием чьих-то действий.

Она замечает, что мальчик внимательно наблюдает за ними.

– Я знаю, что делаю, – убеждает она волшебника, – а вот что собираешься делать ты?

Его лицо искажается:

– То, что Протат советует делать всем, попавшим на суд безумного короля, – лизать ему ноги.

Ахкеймион отстраняется от суетящейся Мимары, взгляд его уже устремлен на вещь, зовущуюся Серве. Беловолосая мерзость всматривается в них, оставаясь в паре шагов, ее утонченная красота в мерцании света и пляске теней кажется совершенно неотразимой.

– Итак, – обращается к твари старый волшебник, – ты его сторож?

Вещь-Серве скромно улыбается, словно девушка слишком застенчивая, чтобы признаться в собственной страсти.

– Разве я не его рабыня? – воркует оно. – Я могла бы любить и тебя, Чигра.