Первые семь раз он, как мартышка, цеплялся за спину Выжившего, несся во тьме, повиснув на нем и вопя во весь голос от наполнявшего его ликования, радуясь жизни, ощущая свистящий в ушах ветер, чувствуя, как что-то хватает его за одежду и тут же разлетается кровавыми брызгами.

Присущая Выжившему необоримая мощь была каким-то неоспоримым законом этого мира, не требующим даже размышления. Вроде знания о том, что брошенные предметы падают вниз. Выживший побеждал, одолевал – всех, всегда и всюду. Мальчику и в голову не могло прийти, что они сами однажды могут оказаться побежденными, могут уступить бешеному напору беснующихся созданий. Но ему не могло прийти в голову и то, что однажды Визжащие вдруг истощатся, а затем пропадут вовсе и их последние звенящие серебром крики канут в небытие, растворившись во тьме лабиринта. Ему не могло прийти в голову и то, что на свете есть такая штука, как солнце.

Выживший выживал – всегда.

Выживший защищал и хранил его от опасностей.

Неужели поэтому его безумие и усилилось?

Лес проносился мимо, сплетаясь в запутанные, темные очертания, а затем исчезая в небытии…

Она бежала быстрее, эта светловолосая вещь. Она была более сильным ветром. Чтобы понять это, мальчику достаточно было лишь прислушаться к частящему ритму ее стремительного бега – там, в ночи у себя за спиной…

Он сам не заметил, как заплакал. Он никогда не делал этого раньше. Он не понимал, что за чувство охватило его, хотя множество раз видел его отражение на лицах старика и его беременной женщины.

И никогда у Выжившего.

– Я слышу, как ты скулишь! – взвизгнуло оно на дунианском языке, пытаясь задеть его честь, которая была для него пустым звуком.

Проносились мимо деревья и скалы, замшелые камни, угрожающие утесы воздвигались, нависали сбоку. Вещь повелевает Фюзисом – сомнений тут быть не может. Лишь Логос – его убежище…

Логос на его стороне.

Все было просто… или могло бы стать таковым.

– Я чую твой страх!

Мальчик бросился к утесам. Страх? – удивилась какая-то часть его.

Нет. Никакого страха.

Может, ярость?