— Болезнь и лечение в каждом сердце. Смерть и избавление в каждой руке.

— Хьюмэн, — сказал Глашатай, — скажи своему народу, чтобы он не скорбел о том, что было сделано по незнанию.

— Это ужасно, — ответил Хьюмэн. — Это был наш величайший дар.

— Скажи своим, чтобы они успокоились и выслушали меня.

Хьюмэн прокричал несколько слов, не на «языке мужчин», а на «языке женщин», языке власти. Все замолчали и сели, чтобы выслушать, что скажет Глашатая.

— Я сделаю все, что смогу, — сказал Глашатай, — но сначала я должен узнать вас, иначе как я смогу рассказать вашу историю? Я должен узнать вас, иначе как я смогу понять, есть ли в воде яд? И все равно останется самая серьезная проблема. Человечество может любить баггеров, потому что все они мертвы. Но вы живы, и люди боятся вас.

Хьюмэн встал, показал на свое тело, как на что-то слабое и немощное.

— Нас?

— Они боятся того же, чего боитесь вы, когда вы смотрите вверх и видите, как звезды заполняются людьми. Они боятся того, что однажды, добравшись до какого-нибудь мира, они обнаружат, что вы пришли туда первыми.

— Но мы не хотим прийти туда первыми, — сказал Хьюмэн. — Мы хотим прийти туда тоже.

— Тогда дайте мне время, — попросил Глашатай. — Расскажите мне, кто вы, чтобы я мог рассказать им.

— Что угодно, — сказал Хьюмэн. — Мы расскажем тебе все.

Листоед встал. Он говорил на «языке мужчин», но Миро понимал его:

— О некоторых вещах ты не можешь рассказывать.

Хьюмэн ответил ему резко, но на старке:

— Некоторые вещи, которым нас научили Пипо и Либо и Уанда и Миро, они тоже не могли нам рассказывать. Но они рассказали нам.

— Мы не обязаны повторять их глупости. — Листоед все еще говорил на «языке мужчин».

— Но нам не хватает и их мудрости, — возразил Хьюмэн.

Тогда Листоед сказал что-то на «языке деревьев», и Миро не понял. Хьюмэн не ответил, и Листоед отошел прочь.

Подошла Уанда с красными от слез глазами.