— Он отдал свою жизнь, — сказал Мандачува, — чтобы ответить на твой вопрос.

«Чтобы ответить на мой вопрос и породить тысячу новых», — сказал мысленно Миро. Но он вышел вперед, присел рядом с Хьюмэном, положил руку на тот же холодный и гладкий брус, откинул голову и дал волю своему голосу. Сначала слабо и робко, не зная, какую мелодию петь; но вскоре он понял, почему песня не имеет мелодии, почувствовал смерть дерева под рукой, и голос его стал громким и сильным, мучительным диссонансом накладываясь на голос Хьюмэна, который оплакивал смерть дерева и благодарил его за жертву, обещал обернуть его смерть на благо племени, на благо братьев, и жен, и детей, для того, чтобы все они жили и процветали. Таков был смысл песни, и смысл смерти дерева, и когда песня кончилась, Миро наклонился, коснулся лбом дерева, и произнес слова величайшего благоговения, те же, что он сказал над трупом Либо пять лет назад на склоне холма.

Глава 15. РАССКАЗ

Глава 15. РАССКАЗ

ХЬЮМЭН: Почему другие люди никогда не приходят к нам? МИРО: Только нам разрешается проходить сквозь ворота. ХЬЮМЭН: А почему они не перелезут через ограду? МИРО: А вы когда-нибудь трогали ее? (Хьюмэн не отвечает.) Это очень больно. А если перелезть, то все тело будет страшно болеть, все сразу. ХЬЮМЭН: Это глупо. Разве трава не растет с обеих сторон? — Уанда Кенхатта Фигейра Мукумби, Записи диалогов, 103:0:1970:1:1:5

ХЬЮМЭН: Почему другие люди никогда не приходят к нам?

МИРО: Только нам разрешается проходить сквозь ворота.

ХЬЮМЭН: А почему они не перелезут через ограду?

МИРО: А вы когда-нибудь трогали ее? (Хьюмэн не отвечает.) Это очень больно. А если перелезть, то все тело будет страшно болеть, все сразу.

ХЬЮМЭН: Это глупо. Разве трава не растет с обеих сторон?

* * *

Спустя всего час после рассвета мэр Боскинья поднялась по ступеням личного кабинета епископа Перегрино в соборе. Дон Кристао и дона Криста были уже там, лица их были серьезны. Епископ же выглядел довольным собой. Ему всегда нравилось собирать политическую и религиозную верхушку Милагре под своей крышей. Неважно, что именно Боскинья созвала собрание и она же предложила провести его в соборе, потому что только у нее был скиммер. Перегрино нравилось ощущать себя в своем роде хозяином Лузитанской колонии. Правда, к концу этого собрания все должны будут понять, что никто из них уже не властен ни над чем.

Боскинья приветствовала всех. Но она не села в предложенное ей кресло. Вместо этого она села около личного терминала епископа и вызвала программу, которую она подготовила. В воздухе над терминалом появились несколько слоев крошечных кубиков. В верхнем слое кубиков было совсем мало; в остальных намного больше. Более половины слоев, начиная с самого верхнего, были окрашены в красный цвет, остальные были синими.