В ритмической и пропорциональной взаимозависимости, какой-то словно бы даже музыкальной, находились все части этого целого: линия рта с линией подбородка, углы скул спускаются к углам губ, рисунок бровей рифмуется с верхней губой – всё в этом лице было пленительным, включая отдельные веснушки, на солнце появляющиеся почему-то ближе к вискам. «Музыкальность» лицу юноши придавали закрученные, как скрипичный ключ, вензеля светлых кудрей.

Но на самом деле он просто был точной копией своей матери, зеленоглазой дождевой струи Зоэ, и вполне вероятно, приди он к мистеру Хинчу без модной тем летом бороды, исход роковой встречи был бы иным.

Да, вот так просто.

Утратив надежду, Жан-Люк изнемогал от самого себя. Презрение, отвращение, отторжение своей никчёмной личности выражалось в полубезумном существовании эти последние два месяца, прошедшие с провального визита к мистеру Хинчу. Благо, всё ещё длилось и медлило лето, и он мог ночевать то на улицах, то оказывался в каких-то сквотах, то в чьих-то постелях, не давая себе особенного труда даже пытаться вникать, каким скотом может с удовольствием стать самый приличный человек, если у него появится для этого уважительная причина.

Он почти вжился в роль глухонемого, так не хотелось вступать в разговоры со случайными соседями по скамейке на бульваре или матрасу в заброшенном здании.

Всё равно, если он не был пьян в стельку, ноги сами приносили его или к цветочному магазину, или к террасному дому: в квадрант, ареал обитания мистера Хинча. Ничто другое и никто другой не были интересны ничуть.

Сколько раз, незамеченный – что было нетрудно, он оставался в закрытом на ночь парке и жадно смотрел на горящие окна, представляя, как прекрасно они могли бы жить вместе – и дружить!

Он смотрел на домик и садик с газоном не больше игрового поля бильярдного стола так же зачарованно, как четырнадцать лет назад смотрела на макет мезонина поверх готического буфета его мать. И вот: он тоже видит, как мечутся тени за прозрачными занавесками, как здесь выключается, а здесь – включается свет, как оттуда доносится музыка, всегда какая-нибудь минорная классика, делающая его мечту уже окончательно недостижимой, обречённой.

В какой-то момент вечера в садик выходил и сам хозяин, полить растения или накрыть на ночь стеклянным колпаком какого-нибудь мерзляка, или просто посидеть в розвальнях укрытого пледами садового кресла. И тогда сердце Жан-Люка грохотало с таким боем и такими переливами, как немой кенар или соловей, какой запеть был не способен, но мог ритмично биться изнутри о свою грудную клетку.