Подробные, анатомически точные бабочки и мотыльки со старинными вышивками на громадных створчатых крыльях, стрекозы с аметистовыми глазами, три поблескивавших агатовыми лапками жука в широких шляпах, длинных пиджаках, один из них держал фонарик с зажжённой внутри свечкой. Несколько пчёл с тельцами из камней засахаренного янтаря и прозрачными слюдяными крыльями, словно из застывшего на солнце мёда.

Это были предметы высокого искусства, выполненные с большим вкусом и преображенной достоверностью. Казалось, что сейчас они встанут, подскочат, взлетят – и исчезнут.

Между игрушками было много живых цветов, что придавало всему зиккурату обличие странного надгробия, от которого сжималось сердце.

Но венчал застолье, как вешают на иной парадной стене голову оленя, явно антикварный портрет нарядного, в галстуке-бабочке, жизнерадостного зайца в пенсне и с курительной трубочкой в зубах. Он ободряюще улыбался с перекрестья стеклянной входной двери в дом.

Пенсне!

И она поняла всё.

Конечно, она не знала мотивации, не знала, зачем он хотел показать ей всё это, привести девочку сюда, к этому столу с малюсенькими угощениями и всеми этими изумительными мерцающими игрушками, но было совершенно очевидно, что вся многодельная инсталляция – и не забыть букетики в конусах для мороженого! – сочинена для и за ребёнка, а никак не против него.

И женщина, закинув широкий ремень сумки с тетрадью на плечо, вытянула из кармана джинсов телефон и начала судорожно, но очень подробно фотографировать в наступающей темноте всё, что увидела.

Ждущую своего создателя красоту.

Глава 55

Глава 55

Для того, чтобы выпасть из карты памяти мистера Доминика Хинча, требовалось всего ничего. Просто махнуть на себя рукой, перестать недоедать ради приличной обуви, сменить светлый чесучовый костюм а-ля Марлен Дитрих с широкими штанинами и идеально посаженным пиджаком на джинсы и футболку, и всё: ты невидим для него. Выпадаешь из контекста выстроенных им пространств раз и навсегда.

Сразу после крушения, которое он потерпел, заявившись в «La Fleur Mystique» – боже, что за идиот! шампанское! духи! задрал майку! я вёл себе как… кокотка! ещё бы отсосать предложил… и кому? богу! – Жан-Люк мгновенно опустился, так сразу целиком с головой погружается в воду, казалось бы, только что виртуозно скользивший по волнам за катером водный лыжник, трюкач и эквилибрист, если внезапно лопнет трос, соединяющий его с буксиром.

А буксиром мечты Жан-Люка был мистер Хинч.

Неузнаваемый, избавившись от блондинистой бороды, он обнажил свою полупрозрачную долгоносость, тонкогубость и тот склад образцового для аскетичных чёрно-белых фотографий лица, что позволяет проследить любой из оттенков невротизма, как по учебнику.