Он и сам не знал, чего выхаживает и высиживает. Чего снова ждёт?

Уже и сентябрь проваландался по Парижу, уже заканчивался октябрь, давно после лета вернулась в город и вошла в свою обычную, будничную колею каждодневная жизнь, совсем скоро зарядят дожди, станет холодно, скамейки под утро будут покрываться изморозью.

Пора было возвращаться домой.

Чего Жан-Люк допустить не мог.

Не каждый способен смириться с разбитыми надеждами и найти в себе силы освоиться в иной жизни, в той, о которой совсем даже не мечтал и в которой себя никогда не видел. Так слабые избалованные девушки на произнесённое вслух прямолинейное «я не люблю тебя» отказываются верить услышанному. Принимаются убеждать и себя, и нелюбящего, что это просто какая-то ошибка! Недоразумение. Усталость. Какой у нас был трудный год. Ужас. Особенно у тебя. Нам просто надо отдохнуть: например, а поехали на Бали! Любовник или муж уже не её любовник и не её муж, а она всё заламывает руки, совершает нелепые действия, всё надоедает со своими сообщениями «нам надо поговорить», хотя уже давно не надо.

Жан-Люк выходил из себя, презирая эту внутреннюю истеричку с заломленными руками. И всё равно, если напивался в новой компании не до полной отключки, ночью снова обнаруживал себя известно где.

На что он надеялся? Чего выжидал?.. Он не знал. Чуда.

Однажды произойдёт что-то, ему будет дан какой-то знак, и он сможет, всё же сможет сообщить мистеру Хинчу, что прямо в тот день, представляете, когда мы с мамой были у вас, четырнадцать лет назад, ночью того же дня её убили.

Сможет сообщить ему, что она погибла так страшно, что ему её уже больше никогда не показали.

Сможет объяснить, что тот день: с его букетом, мезонином, с горгульями и ангелами на буфете, с цветами в разомкнутых графитовых стенах и потолке «La Fleur Mystique» – именно тот день, так уж вышло, остался последним, самым прекрасным и единственно счастливым днём собственно детства. В котором каждая минута с пробуждения – будила мама – и до сна, когда его, полусонного, она же поддерживала под обмякающую спинку на лестнице по пути в детскую, – весь этот день и стал образцом недостижимой для него красоты.

И что на память у него остался всегда перед глазами этот же последний день с ней. И Кролик – как воспоминание о мистере Хинче.

Осталась мечта-буксир.

Для Жан-Люка, который был с матерью не разлей вода, исчезновение Зоэ стало исчезновением его самого: такого, каким он был прежде, и того, каким мог бы вырасти, если бы её не изъяли из его жизни раз и навсегда, без предупреждения, без последних слов и объятий, без совместных слёз, без прощальной записки.