– Даю зонды, – сказал Такэда. – Албакай, шлюз!

Отдаленное звонкое звяканье вакуум-насоса стало глухим, бормочущим – откачивался воздух из шлюзовой камеры. Насос опять зазвенел, мигнули лампы, и Албакай доложил: «Готов».

– Включаю кинограмму. Пуск! – сказал Такэда.

Еще раз мигнуло на пульте. Первый зонд ушел с катапульты. Оккам бархатным голосом доложил: «Нет информации».

– Как в банку с тушью, – сказал Такэда. – Воспроизвожу кинограмму.

Старт зонда в замедленной демонстрации выглядел впечатляюще: из люка выплыл протуберанец синего пламени, погас, и стал высовываться обтекатель ракетки, и тут же, в метре-полутора от брони, стал укорачиваться, как в дурном сне. Чернота съедала обтекатель, начиная с трубки Питу. Срезала. Усилием воли Хайдаров заставил себя сменить начало отсчета и понять, что не чернота съедает ракетку, а ракетка уходит в черноту, в НО. Тонет. Действительно, как в банке с тушью. Чернота казалась плотной, как жидкость, зонд вонзался в нее на большой скорости, и – ни всплеска, ни самой крошечной морщинки. Ровным серпом надвигался НО на зонд. Обтекал выступы фото-, фоно-, гамма-, газо– и прочих датчиков. Бомбового отсека. Топливного отсека. Двигателей. Все…

– Он будто отстоит на дистанции, – услышал Николай голос Бутенко.

Такэда что-то проговорил по-японски. Остальные молчали. Спустя несколько длинных секунд Жермен неуверенно сказал:

– Дадим еще, а?

– Наверно, надо еще, – так же неуверенно ответил Краснов.

– Без толку, – сказал Такэда. – Валить добро… в яму…

– Негативный результат – тоже полезен, – срезонерствовал Бутенко.

Хайдаров посмотрел на Стоник. Она сидела в кресле, комочком, и не сводила глаз с Уйма. Юнссон постучал ладонью по пульту:

– Клянусь бородой Эйрика Рыжего! Я пойду в капсуле, говорю вам!

– Куда ты пойдешь? – осведомился Краснов.

– Туда. Пройду насквозь и вернусь.

– А как ты найдешь, где «насквозь»?

– Пойду прямо и до конца.

– А как ты будешь знать, где «прямо»?

– Попробую. Вдруг пройду.