Моему взору явился ужас. Только у Воэна хватило мужества произнести это вслух:

– Есть планеты, живущие в условиях наложенной нами технологической блокады. Культуры, слишком опасные, чтобы позволить им обладание современным оружием, не говоря уже о космическом транспорте. На Джорил можно наложить такой же запрет.

– Теперь, когда они получили представление о технике, то все необходимое изобретут сами, – сказал Болдингер.

Губы Воэна нервно дернулись.

– Не изобретут, если два единственных региона, где нас видели, будут уничтожены.

– Боже милостивый! – Харасти вскочил на ноги.

– Сядь! – рявкнул Болдингер.

Харасти изрыгал ругательства. Лицо его горело. Все остальные сидели в холодном поту.

– Ты назвал меня неразборчивым в средствах, – прорычал Торговый агент. – Возьми свои слова обратно и проглоти их, Воэн, или я вышибу тебе мозги.

Я представил себе ядерный гриб, вырастающий в небе, облачко пара, которое когда-то было девочкой Миерной, и сказал:

– Я – против.

– Альтернатива, – сказал Воэн, не сводя глаз с огромной фигуры напротив него, – состоит в том, чтобы не делать ничего до тех пор, пока стерилизация всей планеты не станет насущной необходимостью.

Лежен затряс головой, словно от боли:

– Неверно, неверно, неверно. Цена за наше выживание будет слишком велика.

– А за выживание наших детей? За их свободу? Их гордость и…

– Какая гордость у них останется, когда они узнают правду? – оборвал его Харасти. Он перегнулся через стол, сгреб Воэна за рубашку и поднял его в воздух. Испещренное шрамами лицо Харасти пылало в трех сантиметрах от физиономии Федерала.