Единственное, от чего Штернбергу стало не по себе, — он по-прежнему не видел ауры зверя. Хотя это могло быть всего лишь следствием крайней измотанности.

— Командир, давайте я в него очередью, — предложил Рихтер. — А не то ведь сейчас как прыгнет, — мрачно пояснил парень.

— С такого расстояния не прыгнет. Кроме того, — Штернберг вспоминал всё то, что когда-либо слышал и читал о волках, — они редко нападают на людей.

— То летом, — возразил солдатик.

— Не только. Нападают раненые или больные. Этот на больного уж никак не похож. Вот если ты в него пальнёшь, то с первого раза убьёшь вряд ли, а ранишь наверняка, и тогда он действительно станет опасен.

«Лучше бы, чем разговоры разводить, вдарили в него из карабина», — подумал солдатик, промолчав.

— Не буду я в него стрелять, — сказал Штернберг. — Он просто наблюдает за нами. Волк, между прочим, за километр отличит палку в руке человека от ружья. Но, если он тебя так раздражает, можно его отпугнуть. И вовсе ни к чему тратить патроны.

Штернберг постучал стволом карабина о металлические замочки чемодана и оглушительно гаркнул, так, что снег с веток посыпался. Волк, действительно, тут же соскочил с поваленного дерева и стремительными бесшумными скачками понёсся над землёй, сливаясь со снегом, — но не прочь от людей, а, наоборот, прямиком к ним.

— Я же говорил, — в ужасе взвыл солдатик, выпуская из автомата длинную очередь. На выстрелы волк обратил внимания не больше, чем генерал, ведущий армию в наступление. Происходило нечто уже совершенно противоестественное.

— Чёрт, — Штернберг прицелился. На весь лес грохнул выстрел. Мимо. Рядом надрывно трещал автомат — почему же проклятая тварь до сих пор не покатилась по снегу с пулей в брюхе? Второй выстрел Штернберг сделал почти в упор.

В следующее мгновение взбесившаяся зверюга длинным прыжком швырнула себя точно между ними, и Штернберг едва не был убит ошалевшим солдатом, расстрелявшим последние в обойме патроны прямо ему под ноги. Штернберг только успел отгородиться карабином, как палкой, когда волк, вблизи оказавшийся ненормально огромным, сшиб его с ног мощным скачком. Падая, Штернберг увидел перед собой оскаленную пасть, полную сахарно-белых зубов в тягучей прозрачной слюне, и больше уже не видел ничего, потому что кувырком покатился в овраг, потеряв в яростно хлеставших его кустах карабин и фуражку, и только каким-то чудом не выколол себе глаза о ветки и не свернул шею. Плюхнувшись в глубокий снег на дне, Штернберг долго не мог понять, где верх и где низ, пока, встав на четвереньки, не выбрался из заснеженной кучи прелых листьев, застрявших в волосах и набившихся за шиворот.