А Сэм? Ему-то что? Он что, за варваров? Парнишка просто в жернова угодил, только за то, что был её, Молли, другом. И Кейти Миддлтон, оставшаяся у пэров, – ей что, тоже умирать?
И если Молли разожжёт тут сейчас огонь…
Разжигай, простучало ей второе сердце. Разжигай, милая, разжигай, внучка! А я помогу!..
Нетопырь вдруг приостановился.
О, и она тоже здесь, подруга Кракена, собирательница голов? Тебе это не поможет!..
Тени вновь выползали из-за завес пустоты, накатывались, надвигались. Молли понимала, кто они, только не понимала – как всё это получается. У лордов и пэров не было магии, они не могли превращаться…
Наперерез волне теней, закрывая Молли, разом кинулись все её спутники, не исключая и лорда Спенсера. Блеснул его клинок, и ближайшая тень конвульсивно дёрнулась; Ярина крутила над головой свой талисман, он сиял капелькой живого света, и срывавшиеся с него огненные брызги заставляли тени пятиться; Медведь и Волка готовы были ворваться в самую их гущу, но всех опередил не кто иной, как Сэмми Перкинс.
– Не трогайте её!
Трудно понять, что же он хотел сделать. Мальчишка, наверное, и сам не знал, просто бросился вперёд, потому что…
Потому что девочек надо защищать, вот почему. Даже волшебниц. И особенно волшебниц.
– Сэ-э-эмми!..
Она опоздала, Медведь опоздал, даже стремительная Волка опоздала.
Сэм врезался прямо в надвигающуюся тень, боднув её головой туда, где у человека полагалось бы находиться животу.
Тьма охватила его, обволокла, вбирая в себя. Молли ощутила словно вспышку леденящего холода.
«Хорошо-о, – издевательски протянул Нетопырь. – Мне такое достаётся редко. Хотя за сегодня – уже второй. В первом, правда, было совсем мало вкусности».
Холод. Лёд. Смерть, пустота и неподвижность.
Ай, да гори оно всё огнём!
…Так бросила бы Таньша, кидаясь в схватку. Так прорычал бы её Медведь, надвигаясь на врага.
Давай, пламя подземное, давай, огонь потаённый! Гуляй, танцуй, твой день настал, твой час! Отпускаю тебя на волю, должок возвращаю! Всё твоё, и остров твой, и я твоя, вся, без остатка!..
Наверное, ей должно было бы быть страшно, но вместо этого грудь сдавил один лишь восторг.