— Поедем ко мне? — спросил Алмазов. У него в кабинете был накрыт завтрак. — Позавтракаем?

— Я завтракал, — ответил Вревский, — так что предпочел бы сразу на полигон.

— Хорошо. Тогда поехали. — Алмазов был сама покорность. Про себя он отметил, что Вревский говорит интеллигентно, что не вязалось с его внешностью.

— Мне нужен ваш профессор, — сказал Вревский.

— Я сам все объясню.

— Не говорите глупостей, комиссар, — оборвал его Вревский. — Что вы понимаете в физике?

— Я понимаю в людях, — обиделся Алмазов.

— Давайте не будем тратить времени даром. Где Шавло?

Вызвать Матю было сложно — пришлось бы останавливать машину, звать адъютанта, который с гостями ехал во второй машине, посылать его в заводоуправление… Алмазов решил, что проще заглянуть к Шавло и взять с собой. О чем он и сообщил Вревскому.

— Действуйте, — ответил тот, глядя в окно машины. Хотя ничего особенного, кроме проплывающих мимо светящихся тусклыми желтыми окнами зданий, он не видел.

Свернули к заводоуправлению. Снега в том году выпало мало, дорога была разбита, и машину швыряло, как на волнах.

— Театр начинается с вешалки, — процитировал кого-то Вревский. Алмазов не понял.

— Простите?

— У хорошего хозяина и дороги хорошие, — пояснил Вревский.

— Живем на голодном пайке, — сказал Алмазов. — Каждый человек на счету. Хочу просить вас о помощи.

— Никто не имеет столько, сколько вы, — упрекнул Вревский. — Одних рабочих по списочному составу семьдесят две тысячи.

— Вас ввели в заблуждение, — сказал Алмазов. — Это легенда. Если наберется двадцать тысяч работоспособных, можно сказать спасибо.

— А что вы с ними делаете? Кислотой травите?

Тут Алмазов впервые увидел, как улыбается Вревский. Словно не умеет, но учится. Губы разъезжаются в стороны, исчезая совсем, — вместо рта получается шрам через все лицо.

— У нас особо трудные условия, — сказал Алмазов. — Очень высока смертность.