Все пройдет, и только Шпиль останется неизменным.

– Держись за Реликварий, и тебе ничто не угрожает, – сказала Ксорве, шагая к лестнице. – Он не причинит тебе вреда.

Она взяла Шутмили за руку и приложила ее пальцы к шкатулке, отчаянно надеясь, что не ошибается.

– По-твоему, это должно меня впечатлить? – крикнула Ксорве ветру, который хлестал вокруг заостренных башенок. – Думаешь, я испугалась? Выйди и поговори со мной!

Ты вернешь то, что принадлежит мне. Это был его голос, достаточно ясный, но многократно усиленный, как будто он был частью ветра и оскверненного моря.

– Подойди и забери, – бросила она тонким и срывающимся голосом.

В башню вели двери из темного дерева, отполированные до блеска и украшенные узором из свернувшихся змей. Они были закрыты.

Я здесь. Ты вернешь то, что принадлежит мне.

– Я уничтожу его, – сказала она, сжимая ладонь Шутмили и Реликварий. Шутмили зажмурилась и не двигалась.

Тогда ты умрешь здесь. Вы обе. Тысячеглазая Госпожа раздавит вас в своих объятиях.

– Но ты тоже умрешь, – сказала она. Она поставила на карту все. Белтандрос Сетенай был рычагом, который мог изменить мир, а Реликварий был его точкой опоры. – Ты жил долго, но если я уничтожу твой Реликварий, ты не доживешь до этого момента. Разве не так, Пентравесс?

Двери открылись. За ними клубилась бесформенная тьма, а на пороге стоял маг в мантии из зеленой парчи.

– Мне следовало догадаться, – заметил он, – что декорации не произведут на тебя впечатления.

Он выглядел так же, как всегда, но он лгал. Замок не был декорацией. Он был куда более настоящим, чем этот человек с его грустной улыбкой и сочувственным взглядом.

– Теперь я стал собой, – заметил он. – Как я понимаю, тебя это огорчает, но у меня были причины скрывать свое истинное имя. Вообще-то я сам забыл его. Долгие века поисков в темноте и редкие вспышки прозрения. Я никогда не вводил тебя в заблуждение по поводу чего-то важного.

– Мне все равно. Кем бы ты ни был, ты можешь умереть, – сказала Ксорве. – И тебя смерть страшит куда больше, чем нас.