Нишикори влетел в переднюю. «Едрическая хрень» уставилась на него одиннадцатью мертвыми глазами (пожилой кондитер Труве189, чья голова среди прочих украшала кошмарный букет из плоти, при жизни был одноглазым190). Японец вопросительно посмотрел на М.. Тот, словно цепляющийся за соломинку утопающий, ответил ему исполненным страдания взглядом:
— Мне нужно меньше минуты. Я должен закончить
В сознании «Франкенштейна» что-то переключилось, и он снова пришел в движение. Поправ огненную лужу с погибшим томиком и попутно раздавив лампу, пришелец пересек комнату, готовый схватить любого, приобщив его к своей личной коллекции мертвой плоти.
К чести Нишикори отметим, что опыт древнего воина, привычного к рукопашной, позволил ему мгновенно оценить обстановку. В один миг, сам не разобрав как, М. оказался выставленным на лестницу, держа в руке лист бумаги. Спешно подобрав кусок угля, валявшегося на нижней ступени, он замкнул на нем пару линий, тяжело осел на пол и уставился в открытую дверь подвальчика. Больше он ничего не мог сделать.
Сцена, разыгравшаяся в передней, напоминала скульптуру «Лаокоон и его сыновья»191: монстр охватил могучую фигуру японца, пытаясь сдавить его с нескольких сторон сразу. Тот яростно орудовал узким черным ножом, отсекая от «Франкенштейна» куски.
Возможно, если все оставить как есть, Нишикори бы скоро разобрал на части этот кошмарный конструктор «Лего», но треклятый пространственно-временной тоннель, едва не вышедший боком М., вновь расширился и со звуком «сщщщщ…» втянул в себя шкаф, диван и воздушным потоком повалил Кэ.
В этот момент Нишикори, на секунду получивший свободу, в одно слитное движение выхватил из заплечного мешка предмет, напоминающий куклу Каса-обакэ192 с бронзовой петлей вместо ноги, выставил его перед собой и щелкнул нефритовым рычажком в виде большеголового, похожего на мопса дракона, которого, несомненно, дразнили в школе за странный вид.
Раздался звук раскрываемого зонта — большого и сильно заржавленного, изготавливая который явно переборщили с заклепками.
Между Нишикори и Кэ возникла тщательно выписанная мандала, каждый фрагмент которой был изображен на отдельной медной чешуйке — одной из десятка тысяч, находившихся в постоянном движении, так что рисунок постоянно менялся, удивительным образом сохраняя симметричность. Надо сказать, краски на нем поблекли, синий почти сливался с зеленым, и красный не сильно отличался от желтого, но общее впечатление потрясало. Над хитроумным устройством некогда потрудился гений — тот же, что над известным вам Лотосом Да-Он-Ли193.