Кэ быстро повернулся на звук. Точнее, прихотливо подобранные предметы, составлявшие его «тело», перестроились со стуком, хлюпом и бряцаньем таким образом, что пара лиц и какое-то число рук оказались обращены к Нишикори — и замер, уставившись на мандалу.

Окружающее пространство словно перестало существовать для него — весь мир заполнила эта, сводящая с ума круговерть, в которой хаос и порядок сплелись неведомым образом в одно целое. Казалось, стоит только сосредоточится, еще и еще немного, и станет ясен какой-то удивительный смысл, стоящий за этим танцем цвета и формы, а все смутные, таящиеся в душе прозрения вдруг найдут свой выход. Мандала поглотила все внимание Кэ. Он стоял, шатаясь, впившись в нее тем, что служило ему глазами.

Полсекунды. Четверть. Восьмая часть. Время и картинка будто застыли, проступило что-то неуловимое, словно очертания горы сквозь туман… Тут чешуйки снова пришли в движение, гора исчезла, скрывшись густым туманом. Кэ напрягал внимание, но каждый раз ему не хватало одного исчезающе малого мгновения: рисунок менялся, суть его ускользала, заставляя Кэ по спирали замыкаться в собственных мыслях, несущихся в безнадежной погоне. Он сделал невероятное усилие еще сильнее сосредоточился, сжавшись в одну полыхающую частицу.

С минуту ничего не происходило, только с легким скрипом работала механика «волшебного зонтика».

От «тела» Кэ начали отваливаться куски. Головы, голуби и собаки — груда гнилого праха. С грустным «брямс» упал молочный бидон; осыпался целый водопад бижутерии, монет, обойных гвоздей и скрепок; под ноги Нишикори откатился медный барометр, показывая на «ясно».

— Это все? — с надеждой спросил М., отступая от выводка бодрых оранжевых клизм, скакавших подобно теннисным мячикам. Целый взвод страдающих запором москвичей, вестимо, остался без спасительных приборов.

Нишикори покачал головой, что у разных народов значит разное — «да» или «нет» — смотря к чему вы привыкли. М. подумал и решил, что кивок японца означает именно «да» или, еще лучше, «конечно, да, какие вопросы» — что бы он там ни имел в виду.

«Зонт» со щелчком и скрипом сложился. Нишикори сунул его в мешок, а затем вытащил из кучи, оставшейся от пришельца, скрипку работы старого итальянца. Возможно, двум гениям, создавшим переменчивую мандалу и этот прекрасный инструмент, было бы, о чем поговорить, если бы они когда-нибудь встретились.

В это время в подвальчике возник еще один персонаж — одетый в телогрейку Керо, недоуменно рассматривающий разгромленную квартиру.

— Отправляйся, купи на вечерний поезд, мы уезжаем, — приказал ему Нишикори, когда тот уже открыл рот для вопроса.