Юми отворачивается. Не хочет видеть, как он сдастся, отступит, опустит глаза и окончательно перестанет быть.

И тогда навстречу ей из узорного кустарника выбегают дети. Все трое: рыжая и черненькая девочки, мальчик постарше. Они бегут изо всех сил, дыша на холоде белым тающим паром, размахивая руками, спотыкаясь от долгого бега. У мальчика джинсы на коленях измазаны желтой глиной, у его сестры запутались в косичках сухая хвоя и скрученный лист. Третья, чужая девочка — позади всех, ее лицо непроницаемо и бледно, а глаза…

Точно такие же глаза.

Добежав, брат и сестра останавливаются в нерешительности, шумно переводя дыхание, переглядываясь и подталкивая друг друга.

Черненькая девочка подходит к Марьяне и что-то ей вполголоса говорит.

№ 47, люкс, южный

Юлечка плакала навзрыд, с подвываниями, косметика текла по ее лицу. Издатель тупо привалился к иллюминатору и отключился от действительности едва ли не надежнее, чем мертвый пилот. Писатель смотрел вперед и вниз, мимо расфокусированных кнопочек, циферблатов и шкал на пульте управления на четкое сверкающее море вдали за лобовым стеклом.

Этот финал если и не устраивал его, то лишь неопределенной затянутостью, невнятной кодой. А так — ничего, вполне приемлемый финал. Даже красиво. Особенно если так никогда и не найдут.

Строго говоря, это могла быть и случайность, досадная в своем ничтожно малом проценте вероятности: скоропостижно скончался летчик, причина может быть какой угодно, я не медик, чтобы проводить экспертизу. Почему он свернул перед тем с пути? — да возможно, и не сворачивал никуда, случайное предсмертное движение штурвала, я не разбираюсь и в этом, я вообще дилетант, всю жизнь удачно создававший иллюзию всестороннего и всеобъемлющего знания. Я даже не знаю, нормально ли то, что здесь не работает мобильная связь. И не знаю, как утешить молоденькую девушку, которая, в отличии от меня, хочет еще долго-долго жить.

Юлечка снова прорыдала его имя-отчество. И в сотый раз попросила сделать хоть что-нибудь.

Писатель привстал и, нависнув над телом пилота, навел зрительный фокус на панель управления. Если б он описывал ее в романе, тут фигурировали бы мерцающие кнопочки, одна непременно зеленая, как светлячок в ночи, и дрожащие стрелки, и восьмерки из циферблатов, и бегущие столбики цифр, и рычаг с лоснящейся кожаной головкой — рычага нет, но я бы придумал, — и дырчатый квадрат вентиляции, и скобка штурвала. Картинка. Для художественной задачи совершенно неважно знать, как именно оно работает. Ему бы поверили на слово, как верили всегда.