Она принялась возиться со своим словарем и прятать неприкаянную любовь. Она убирала ее подальше от глаз вместе с пластиковыми сумками, бледно-желтым шелком и невесомым батистом, бархатом и муслином, сиреневым крепдешином, жемчужными и гранатовыми бусами. Знакомые всегда считали, что она хорошо исполняет дочерний долг. Мало кому приходит в голову, думала она, что они с матерью просто две умные женщины, которые легко понимают и любят друг друга. Свет резал глаза, она задернула шторы. Перед внутренним взором снова и снова проходило то, что она больше не увидит. Белое лицо среди белых волос на белой подушке. Бесцветная кожа безжизненных пальцев. Плоть ее – ее и моя. Деловито ярое всепоглощающее пламя, пригоршни изжелта-бурого пепла, который она, как обещала, развеяла над стремительной пеной йоркширской речушки.

Она попыталась ввести жизнь в привычную колею, надеясь привыкнуть к безмолвию и одиночеству. Но как-то утром в кишечник словно вонзился острый клюв. Перехватило дыхание, она села на кровати, ожидая, когда боль уляжется. Но вместо этого боль усиливалась, клюв долбил и долбил. Взлохмаченная, вся в поту, она каталась по кровати. Раздался стон бессловесного существа. Она схватила телефонную трубку, хотела вызвать врача, но существо издало надсадный вопль и тем спасло ей жизнь: немедленно примчалась «скорая помощь» и увезла ее в больницу – с вежливой старой женщиной не стали бы действовать так быстро и четко. После ей рассказали, что еще часа четыре – и все было бы кончено. У нее нашли заворот кишок, некроз. Перебинтованная, она тихо лежала в больничной палате с задернутыми шторами. Голова была как в тумане, время от времени накатывал блаженный сон.

Хирург приходил, уходил, сдвигал повязку, осматривал швы, сильными пальцами ощупывал ей живот, отчего глубоко внутри кольцами закручивалась мутная боль, отдававшаяся ближе к поверхности тела трепыханием мотылька. Инес была женщиной благовоспитанной и стыдливой. Видеть свою исполосованную кожу и мышечные ткани она не хотела.

Она поблагодарила хирурга за спасение ее жизни, но теплоты в голосе не получилось. Что такое теперь ее жизнь, чтобы благодарить за ее спасение? Когда он ушел, она соврала медсестрам, что ей очень больно, и они принесли лекарства, а с ними забытье в мягкой дымке, и она почти наслаждалась.

Рана заживала, и заживала, как говорили все, очень благополучно. Анестезиолог, который зашел в палату обсудить, какие болеутоляющие ей стоит захватить домой, сказал:

– Вы, наверно, заметили, что вокруг раны все как будто онемело. Так всегда бывает. Нервы срастаются не сразу, некоторые, может, вообще не срастутся.