– Много они понимают, у вас в школе, – говорит старичок. – Можно обойтись и без свечи. Пять человек встают в вершинах звезды, соединяют руки. Они должны сосредоточить сознание на том месте, куда хотят попасть, или на человеке, которого хотят вызвать…

– Да, – говорит Марина, – а в центре зажечь магнитную свечу или включить тонератор.

Старик снова хихикает:

– Ничего вы не понимаете! Свеча, тонератор… есть другие методы, куда надежнее. Надо принести жертву. Пролить кровь в центре звезды, убить обреченного на заклание. Во время его Перехода открывается проход, и пятеро проводящих ритуал через него покидают нашу область либо притягивают сюда того, кого вызывают.

– Фу, – говорит Ника, – какая мерзость.

– Помолчи, девочка, – говорит хранитель, – помолчи. Я не зря не хотел вас пускать: дети ничего не понимают в таких вещах.

Лёва подходит к звезде и становится в вершине. Он подошел к самой бифуркационной точке – может, поэтому вдруг стали слышны новые звуки, чужие в этом подвале: свист вьюги, скрип снега, шум машин… а потом – истошный детский крик, крик, который ни с чем не спутать: это кричит Шура.

Шурка дергается, но рука незнакомца крепко держит за плечо.

– Пойдем, – говорит он, – тут совсем недалеко.

Он ведет ее за угол, вдоль незнакомой стороны забора, прочь от привычной дороги, ведет, придерживая за плечо, и тихо шепчет:

– Совсем недалеко, уже недолго осталось… Посылка, посылка от твоего брата, от Лёвы. Ты же любишь Лёву, правда? И от его друзей, да, от всех его друзей. Как их зовут? Гоша, Ника и Марина, правильно? Видишь, я все знаю о твоем брате, все знаю. И о нем, и о его друзьях.

Теперь Шурке по-настоящему страшно. Это не страх перед хулиганами из «пятнашки», не страх перед собаками – да она вообще не боится собак, так только, притворяется, – нет, это иной страх, он ядовитым цветком распускается в животе, раскидывает щупальца, леденит, пронизывает, сковывает движения. Если у страха есть запах, все окрестные собаки должны мчаться сейчас к Шурке наперегонки – и она была бы даже рада, если бы вдруг какой-нибудь большой страшный пес…

Но нет, это другой страх. От его запаха все живое замирает, собаки прячут морды в лапы, люди отворачиваются, вспоминают о срочных делах и быстрее спешат прочь.

Это такой страх, что Шурка не может произнести ни слова – только про себя повторяет: Лёва, Лёва, Лёва – будто Лёва может ее услышать там, где он сейчас, где бы он сейчас ни был.

Мужчина сворачивает в незнакомый двор, ведет Шурку к полуоткрытой дверце у подъезда. Там должны храниться метлы, лопаты и прочий дворницкий инструмент. Совсем маленькой Шурка хотела быть дворником, ей казалось, это так интересно – каждый день сметать снег в большие сугробы по краям дорожки. Стоило маме отвернуться, она бежала в дворницкую и тащила наружу огромную, в два раза выше нее, лопату. Это было давно, много лет назад, и сейчас Шурка едва об этом вспоминает, разве что на мгновение, когда мужчина открывает дверь и вталкивает ее в комнату, где нет никаких лопат, только черный чемоданчик на полу. Шурка слышит, как захлопывается за спиной дверь, потом щелкает выключатель, и в тусклом раскачивающемся свете голой лампочки она видит, как мужчина разматывает шарф, и постепенно, виток за витком, открывает лицо – багрово-бурую маску с черными провалами глаз, сетку переплетенных жил, пульсирующих кровью и гноем, кишащую мокрицами и червями.