– Нет, – говорит она, – не отдам. Это все неправильно.
Не знаю почему – но неправильно.
Дядя Коля криво улыбается.
– Ника, ты не поняла. Так все устроено. Живые страдают, мертвые получают из этого страдания энергию, строят заводы и фабрики, производят станки и автомобили, шьют одежду, снимают кино – и потом отдают это живым. Это честный обмен.
– Нет, – качает головой Ника, – это нечестный обмен. Нельзя менять чужое страдание на товары, нельзя в обмен на чужую боль взять красивое платье, а за чужие слезы – новый автомобиль.
– Да, понимаю, – говорит дядя Коля, – это все очень грустно и несправедливо. Страдают одни, а выгода достается другим. Но иначе не выходит – либо так, либо новая война и новая кровь. И еще больше страдания.
Слезы подступают к глазам. Четыре года назад погибли мама с папой, думает Ника, четыре года я скучаю по ним, вспоминаю их, иногда плачу, а иногда мне так плохо, что я и хотела бы заплакать, да не могу. И все эти годы мое страдание по проводам уходило в Заграничье – а им все мало. У них – кризис. Сколько же еще нужно боли и слез, чтобы накормить их заводы и фабрики?
Ника сжимает черный чемодан Орлока –
– Это свои, Гоша. Опусти пистолет.
Камера наполняется людьми. В деловых костюмах и военной форме, с оружием и приборами, с портативными компьютерами и движками. Они все говорят одновременно, хлопают дядю Колю по плечу, а потом как по команде замолкают и поворачиваются к двери.
– Ну, здравствуйте, ребята, – говорит, входя, Юрий Устинович. – Уж вы и задали нам жару, я вам доложу. Мы-то думали, у нас еще есть время, Орлок не готов к встрече, а вы, оказывается, сами его вытащили. Ну, молодцы, молодцы, что тут сказать. Хорошо поработали.
Ника еще раз оглядывается. Вот они, живые из Учреждения, мертвые из Конторы. Не различить, кто есть кто, да и неважно. Человек двадцать или тридцать, вооруженных, готовых не задумываясь убить любого. Ника смотрит на Гошу: его рука сжимает «Хирошингу» так, что побелели костяшки. Сколько там осталось патронов? Пять? Десять? Ни одного?
Мы проиграли, думает Ника. Неужели мы опять проиграли?
Нет. Мы все-таки спасли Шурку, а это главное.
Ника идет навстречу Ищееву и, глядя в холодные стальные глаза, протягивает чемодан Орлока.
– Забирайте, – говорит она.
По ее щекам текут слезы.