– Нет.

Загремел, завизжал металл – повернулся вентиль в наружной части гермодвери. А затем открылась и дверь. Кира откинулась к стене и скрестила руки на груди, несколько обиженная. Она же, следуя привычке, заперла дверь личным кодом, чтобы к ней не врывались, хотя и понимала, что по меньшей мере половина экипажа справится с замком.

Нильсен вошла и смерила Киру раздраженным взглядом.

Кира заставила себя посмотреть ей в глаза – с вызовом.

– Пошли! – сказала Нильсен. – Еда остынет. Это всего лишь разогретый в микроволновке паек, но ты почувствуешь себя лучше.

– Мне и так хорошо. Я не голодна.

Нильсен несколько мгновений присматривалась к ней, потом закрыла дверь в каюту и – к удивлению Киры – присела в ногах койки.

– Нет, тебе не хорошо. Долго ты собираешься тут сидеть?

Кира пожала плечами. По поверхности Кроткого Клинка пробежала рябь.

– Я устала, только и всего. И никого не хочу видеть.

– Почему? Чего ты боишься?

Кира не сразу нашлась с ответом. Потом заявила резко:

– Саму себя. Ясно? Довольны?

Помощник капитана словно и не заметила ее дерзости:

– Ты облажалась, ну и что? С каждым случается. Важно другое: как ты будешь из этого выбираться. Прятаться от людей – не выход. Это никогда не помогает.

– Да, но… – Слова не шли с языка.

– Что – но?

– Не знаю, смогу ли я контролировать Кроткий Клинок! – вырвалось у Киры. Ну вот. Она это сказала. – Если я снова рассержусь, или разволнуюсь, или… не знаю, что может случиться, и… – Она смолкла, подавленная.

Нильсен фыркнула:

– Чушь! Не верю!